Пена. Дамское Счастье
Наконец девушка подбежала к брату и как раз вовремя успела схватить его за руку, помешав ворваться в гостиную. Она яростно трясла его за плечи, а он все еще пытался объяснить ей со своей логикой сумасшедшего:
– Пусти меня, я должен это сделать… Говорю тебе, так будет лучше… Мне осточертели их грязные истории. Они всех нас продадут!
– Но это уже невыносимо! – закричала Берта. – Что ты тут мелешь?
Брат изумленно взглянул на нее, сотрясаясь от ярости, и сбивчиво пробормотал:
– Тебя опять хотят выдать замуж… Никогда, слышишь – никогда этому не бывать! Я не хочу, чтобы тебе было плохо.
Девушка невольно рассмеялась. С чего он взял, что ее хотят выдать замуж?
Но ее брат упрямо мотал головой: он знает, он это чувствует! И когда мать подошла к нему, желая успокоить, он сжал в руке нож так свирепо, что она отступила. Побоявшись, что их услышат гости, она шепотом велела Берте увести брата в его комнату и запереть там, а он тем временем, распаляясь все сильнее, уже кричал во весь голос:
– Я не хочу, чтобы тебя отдавали замуж, не хочу, чтобы тебе причиняли зло… Если тебя выдадут замуж, я их всех зарежу!
Но Берта схватила его за плечи и, пристально глядя в глаза, сказала:
– Слушай меня внимательно: успокойся, не то я тебя разлюблю.
Сатюрнен пошатнулся, его лицо горестно исказилось, из глаз покатились слезы.
– Ты меня больше не любишь… не любишь… Не надо так говорить! Прошу тебя, скажи, что ты меня еще любишь и всегда будешь любить и никогда не полюбишь никого другого!
Берта взяла брата за руку и увела; он шел за ней послушно, как ребенок.
Тем временем в гостиной госпожа Жоссеран с преувеличенной любезностью беседовала с Кампардоном, величая его «дорогим соседом». Отчего госпожа Кампардон не осчастливила ее своим визитом? И, услышав от архитектора, что его супруге всегда неможется, воскликнула, что ее приняли бы здесь даже в пеньюаре и домашних туфлях. Однако при этом ее радушная улыбка была обращена к Октаву, который беседовал с Жоссераном; все ее любезности предназначались только ему, через плечо Кампардона. Когда супруг представил ей молодого человека, она обратилась к нему с такой горячей любезностью, что тот поневоле смутился.
Тем временем подходили новые гости – матери с худосочными дочерьми, отцы и дядья, еще не стряхнувшие с себя дремоту канцелярий, и все они выталкивали вперед стайки невест на выданье. Две лампы под розовыми бумажными абажурами освещали салон так слабо, что едва можно было разглядеть старую мебель с некогда желтой бархатной обивкой, ободранное фортепиано и три темные литографии с швейцарскими видами, которые выделялись черными пятнами на холодной белизне стенных панно с позолотой. В этом скупом свете гости, с их унылыми, словно стертыми чертами, поношенными туалетами и поникшими фигурами, выглядели призраками.
Госпожа Жоссеран надела давешнее платье огненно‑красного цвета, но, чтобы сбить с толку гостей, провела накануне целый день за работой, пришивая к лифу новые рукава и мастеря кружевную пелерину, скрывавшую плечи; тем временем ее дочери, сидя рядом, в грязных сорочках, так же усердно работали иголкой, добавляя новые украшения к своим единственным нарядам, которые мало‑помалу меняли еще с прошлой зимы.
