Пена. Дамское Счастье
Появившись в стихаре перед собравшимися, он приветствовал их дружеской улыбкой; все эти лица были ему знакомы. Певчие уже затянули «Veni Creator»[1], орган продолжил свою торжественную песнь, и как раз в этот момент Теофиль заметил Октава, стоявшего слева от певчих, перед капеллой Святого Иосифа.
Клотильда попыталась задержать брата, но тот пробормотал:
– Нет, не могу, я этого не вынесу.
И чуть ли не силой потащил за собой Дюверье как представителя их семейства.
А «Veni Creator» по‑прежнему победно разносился по всей церкви. Несколько голов повернулись в их сторону.
Теофиль, грозивший надавать Октаву пощечин, был в таком исступлении, что поначалу не смог выдавить из себя ни слова; вдобавок он был слишком мал ростом, так что ему пришлось встать на цыпочки.
– Сударь, – сказал он наконец, – вчера я вас видел здесь с моей женой…
Но в этот момент «Veni Creator» смолк, и Теофиль испугался, услышав собственный голос. Притом и Дюверье, крайне смущенный происходящим, попытался убедить его, насколько неудачно выбрано место для объяснений. А перед алтарем уже началась церемония венчания. Священник, обратившийся к брачующимся с вдохновенным наставлением, взял обручальное кольцо, дабы благословить его, провозгласив:
– Benedie, Domine Deus noster, annulum nuptialem hunc, quem nos in tuo nomine benedicimus…[2]
Но Теофиль решился повторить, правда уже потише:
– Сударь, вчера вы были в этой церкви с моей женой.
Октав все еще не оправился от удивления после советов госпожи Жоссеран, из которых ничего не понял; тем не менее он преподнес ему, с самым непринужденным видом, следующую историю:
– Да, в самом деле, я случайно встретил тут госпожу Вабр, и мы вместе пошли посмотреть, как идут переделки распятия, которыми руководит мой друг Кампардон.
– Стало быть, вы подтверждаете?.. – пролепетал оскорбленный супруг в новом приступе ярости. – Подтверждаете?..
Дюверье пришлось похлопать его по плечу, чтобы успокоить. Высокий детский голосок певчего проникновенно ответил:
– Amen.
– И вы, конечно, признаете свое письмо? – продолжал Теофиль, протянув Октаву листок.
– Послушайте, здесь не место… – вмешался шокированный советник. – Вы совсем уж обезумели, милый мой!
Октав развернул листок. Присутствующие заволновались, начали перешептываться и подталкивать друг друга, наблюдая за этой сценой поверх своих молитвенников; никто уже не следил за церемонией венчания. Одни только брачующиеся по‑прежнему сидели перед священником, скованные и серьезные. Потом Берта все‑таки обернулась, заметила бледного Теофиля, стоявшего перед Октавом, и с этого момента едва слушала священника, то и дело искоса поглядывая в сторону капеллы Святого Иосифа.
А Октав тем временем читал вполголоса:
– «Кошечка моя, сколько счастья ты подарила мне вчера! Итак, до вторника, в капелле Святых Ангелов, возле исповедальни».
Священник, услышавший от жениха «да», произнесенное тоном солидного человека, который ничего не подписывает, предварительно не прочитав, обратился к невесте:
– Обещаете ли и клянетесь ли вы во всем хранить верность господину Огюсту Вабру, как и надлежит преданной супруге, согласно заповеди Господа нашего?
Однако Берта, заметившая письмо, с нетерпением ждала, когда раздадутся пощечины, и жадно косилась из‑под фаты в угол церкви, уже не слушая священника. Наступила тягостная пауза. Наконец она поняла, чего от нее ждут, и не раздумывая торопливо ответила:
– Да‑да.
Удивленный аббат Модюи проследил за ее взглядом, догадался, что в дальнем углу церкви происходит что‑то необычное, и, в свой черед, отвлекся от церемонии венчания. Теперь история передавалась шепотом из уст в уста, о ней узнали все присутствующие. Дамы, бледные и серьезные, не спускали глаз с Октава. Мужчины едва скрывали игривые усмешки. Госпожа Жоссеран успокаивала Клотильду Дюверье, недоуменно пожимая плечами. Одна лишь Валери, растроганная церемонией венчания, казалось, ничего не замечала вокруг.
– «Кошечка моя, сколько счастья ты подарила мне вчера!..» – снова читал Октав, изображая глубокое удивление. Затем, вернув листок мужу, сказал: – Сударь, я ничего не понимаю. Это не мой почерк, и письмо написано не мною… Да вот, взгляните сами!
Он вынул из кармана блокнот, куда, будучи пунктуальным человеком, заносил все свои расходы, и протянул его Теофилю.
– Как это – не ваш почерк? – пролепетал тот. – Вы смеетесь надо мной, это должен быть ваш…
Священник уже готовился перекрестить левую руку Берты, но его взгляд был устремлен в угол церкви, и он, забывшись, осенил знамением ее правую руку, пробормотав:
– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti![3]
– Amen, – ответил маленький певчий, вставший на цыпочки, чтобы также разглядеть происходящее в углу церкви.
Итак, скандал не состоялся. Дюверье непреложно доказал Теофилю, что письмо написано не Октавом. Присутствующие уныло вздыхали и перешептывались, они были почти разочарованы. И когда все они, еще не остыв от напряжения, повернулись наконец к алтарю, оказалось, что Берта и Огюст уже повенчаны, – невеста не придала этому никакого значения, и только жених запомнил каждое слово священника, каждый миг этой процедуры; единственное, что его мучило, – это мигрень, заставлявшая беднягу прикрывать левый глаз.
– Ах, дорогие дети! – сказал дрожащим голосом еще не пришедший в себя Жоссеран господину Вабру, который с самого начала церемонии был занят тем, что считал горящие свечи, сбивался и снова начинал свой подсчет.
[1] Начальные слова католического гимна «Гряди, Создатель» (лат.).
[2] Благослови, Господи, сей обручальный перстень, который мы освящаем Именем Твоим (лат.).
[3] Во имя Отца и Сына и Святого Духа (лат.).
