Перемена

– Спасибо вам за тёплые слова, и молюсь я, чтобы хотя бы Мишеньку нашего женить, внуков понянчить, ибо большую часть своей жизни я одна, всегда одна, даже душу излить некому. Вот, Мария Николаевна, взгляните, – она кивнула в сторону сидящих неподалёку друг напротив друга Елизавету и Михаила, с голосом умиления добавила, – какая славная пара! Какие красивые наши дети! Я никогда не была так счастлива, как сегодня.

– Я тоже счастлива за них и пускай жизнь наших детей будет куда радостнее и светлее, чем наша.

– Дай Бог, дай Бог.

В это самое время Елизавета сидела на круглым столом в тени террасы, увитой плющом, подле неё, прислонившись спиной к белой колонне, стоял Михаил, глазами юноша так и пожирал свою наречённую, с замиранием чистого помыслами сердца любуясь её лёгкой‑воздушной красотой. Девушка предчувствовала его думы, самая делая вид, будто не догадывается ни о чём, играла маленькой ножкой в атласной розовой туфельке, кокетливо обмахивалась веером. Внезапно их взоры встретились – несколько секунд завораживающего видения, и между ними вспыхнула, заискрилась молния, что‑то поистине новое‑неизвестное зажглось в их груди. Михаил несколько смущённо присел на стул напротив Лиззи, став ещё ближе, чем прежде, руки их пости касались друг друга весь во власти эмоционального порыва он проговорил, в волнении запинаясь в каждом слове:

– Вам, должно быть, чересчур жарко здесь? В последние летние дни солнце нещадно палит – как будто на прощание.

– Нет, всё хорошо, благодарю вас за заботу, но мне, право, с детства нравится купаться в солнечных лучах.

– О, вы меня удивляете, Елизавета Андреевна. Обычно девушки вашего возраста прячутся от солнца, дабы не испортить загаром кожу, а вот вы – особенная, не такая как все.

– Ах, к чему все эти страхи мнимого кокетства? Да и в загаре, как по мне, нет ничего дурного.

– Вы особенная, мне кажется, нам будет не скучно вместе.

Лиззи приподняла на него глаза, недоверчиво взглянула и лишь затем спросила:

– Вы много звали девиц до меня?

Михаил сконфузился от сего вопроса, не понимая: допрос это или простое женское любопытство, но неискушённый связями, имея в друзьях лишь книги, он ответил как есть, не кривя душой:

– Признаться, я ни разу и никогда не общался с девицами, балы и приёмы всегда избегал, укрываясь в гордом одиночестве в библиотеках, где с головой погружался в чтение, забывая обо всём на свете.

– И вам не скучно так жить, с юности избегая веселья, приятных вечеров, чарующих танцев?

– Увы, но боюсь, мой ответ разочарует вас.

– Так отвечайте же, не томите.

– Да, мне не бывает скучно среди книг – моих безмолвных друзей, открывающих передо мной двери в неизведанные дали, к тайнам и основам бытия. А балы и вечера я и сейчас не люблю, что приводит подчас в отчаяние маман и папан.

– Надеюсь, ваша жизнь не состоит из одних только книг?

– В том я ручаюсь вам лично, что не заставлю ваше милое сердце скучать в одиночестве, – он замолк, невольно прислушался: где‑то в зарослях утопающего в зелени сада прочирикала какая‑то маленькая птичка, через мгновение она сорвалась с ветки и опять всё стало тихо.

Михаил подумал, раздумывая над следующим вопросом: впервые в жизни он общался с девушкой наедине, вот так просто, с глазу на глаз. Его лицо то покрывалось краской смущения, то бледнело, и это не ускользало от пристальных очей Лиззи, в душе она посмеивалась над его робостью, стыдливостью, а мягкость его характера она принимала за слабость. Наконец, собравшись с мыслями, Вишевский проговорил:

– Елизавета Андреевна, хочу задать вам вопрос: вы любите читать?

– Не очень, – честно призналась она и засмеялась.

– Над чем вы смеётесь?

– Ни над чем, просто мне тоже, в свою очередь, хочется задать встречный вопрос: вы любите верховую езду?

– Не очень, – молвил Михаил, рассмеявшись вслед за Лиззи.

– Вот видите, как судьба мудро распределила наши роли: вы дополняете меня мудростью, я вас – бесстрашием.

– Если вы, моя прелестница, думаете, будто я боюсь ездить на лошадях, то хочу вас разочаровать: я хороший наездник, по крайне мере, до недавнего времени был им. И коль желаете испытать меня, я готов принять вызов, дабы развеять все ваши сомнения.

– В таком случае – вызов принят!

Молодые поднялись одновременно, Елизавета приказала приготовить две лошади, а сама вместе со служанкой отправилась переодеваться. Через некоторое время они вновь предстала перед Михаилом: в белой блузке с пышным воротником, отороченным кружевом, и тёмно‑зелёной юбке‑амазонке, так чётко ниспадающую складками и подчёркивающую узкие стройные бёдра. Лиззи вскинула прелестную головку, из‑под шляпы выбились пряди тёмно‑русых волос, с быстротой ястреба и гибкостью кошки взлетела она в седло – гордая, стройная. Лошадь, почувствовав руку хозяйки, замотала головой, порывалась понестись вперёд, но Лиззи маленькими кулачками натянула поводья, заставив подчиниться своей воли и, на миг обернувшись к Михаилу, бросила:

– Кто быстрее до вон того уголка сада? – и, не дождавшись ответа, подстегнув лошадь, стремглав помчалась вперёд.

Вишевский скакал, чуть поотстав. Он с чувством тайной гордости любовался статью избранницы, ему пришёлся по нраву её необузданный, строптивый характер, её непревзойдённое чувство собственного достоинства, внушающего любому собеседнику невольное уважение. Она была красива и умна, благородна и богата – редкое сочетание среди девиц избалованного света, томящихся в закрытых залах родительских домов. Елизавета была другая: ни наигранного кокетства, ни робости, ни страха – все эти чисто девичьи безделушки оказались чужды ей, недаром отец выделял её среди всех детей и любил больше, чем сыновей. Но а Михаил не думал ни о чём, он принял правила её игры лишь бы любоваться ею хотя бы так: на расстоянии, не смея касаться её алых губ до назначенного срока.

Они обогнули липовую аллею, пронеслись мимо небольшого прудика близ густых клумб гортензий и азалий, а затем, свернув немного влево, помчались мимо фруктовых деревьев и кустов жасмина к самой дальней части сада, где редко ступала нога человека, а садовник уже долгое время не стриг там траву. В том же самом месте, меж разросшихся яблонь, рябины и облепихи стояла старая, полуразвалившаяся беседка, дождь, снег, смена времён года сделали своё дело – и ныне представляла она жалкое зрелище, краска на её столбах и перилах облупилась, во многих местах сошла, а в дырах в полу копошилось большое количество муравьёв.

Елизавета натянула поводья, остановилась. Немного сдвинув шляпу назад, провела рукой по влажному лбу, взглянула на Михаила и, улыбнувшись, блеснув жемчужными зубами, указала в сторону беседки: