По ту сторону лжи
– А ещё, когда она на пасеку направлялась, пошла через огород, чтоб ещё разок осмотреть место преступления, вдруг что‑то упустила. И что бы вы думали?! Нашла важную улику! Как я ее ни колола – бесполезно, пока, говорит, ничего сказать не могу, надо, говорит, эту самую улику внуку показать, Славке значит. И тогда она будет точно знать кто преступник, останется только выяснить у кого и что он потырил.
– Нет, ну ты подумай, что вытворяет! – моему возмущению не было предела, – вот только сегодня утром проводила с ней воспитательную работу, и все слону под хвост!
– Псу… – задумчиво потирая подбородок, вставил Стас.
– Что? – в запале не поняла я.
– Я говорю, псу под хвост, откуда слон?
– Какой слон? – я непонимающе уставилась на Стаса, а Маринка переводила взгляд с меня на него и обратно.
– Ну вы, ребят, даёте. С вами и в цирк ходить не надо…
Я наконец сгребла мысли в кучку, и вынесла свой вердикт:
– Ну все, видит Бог я хотела по‑хорошему. Ну, бабТася, месяц строгого режима, без свиданий и прогулок на пасеку!
– Ну ты чё, Ань, пусть порасследует, прикольно же!
– Да боюсь я, что вляпается она куда‑нибудь со своими расследованиями…
– Ой, я тебя умоляю, – Маринка так закатила глаза, что я испугалась за её зрение. – сама подумай: ну куда здесь можно вляпаться?! Разве что в коровью лепёшку, да и то её сначала найти надо: коров в деревне раз, два, и обчёлся.
Я повернулась к Стасу, который не принимал участия в нашей полемике, лишь рассеянно крутил в руках ключи от машины.
– Стасик, а давай ты скажешь, что у тебя из склада мешок перловки или риса унесли, алкаши какие‑нибудь, из Трегубово, как прошлым летом. Через наш огород по реке уходили. Она и успокоится.
– О, нет! – Стас замахал обеими руками и даже отодвинулся от меня подальше, – боюсь что я, после первого же допроса бабТаси, сознаюсь и в убийстве Кеннеди и Джона Леннона в придачу. Вы уж там как‑нибудь без меня.
Тут дверь в магазин распахнулась, влетел один из Маринкиных близнецов и заверещал, дико вращая глазами (весь в мать).
– Теть Ань, там ваш Мишка с большими пацанами дерётся! – и рванул назад, а я за ним.
Пока я бежала эти пять метров до грибка, паника проникла даже в кончики моих волос, при виде меня, ребятня благоразумно расступилась, и от греха подальше незаметно растворилась. Мой сыночек был, на первый взгляд, абсолютно невредимый, рядом, безмятежно помахивая хвостом, стоял Тишка. Я хлопнулась на четвереньки и стала лихорадочно ощупывать сына.
– Мишенька, сыночек, ты цел, где больно, ты подрался? – и только потом увидела его смеющиеся глаза и самодовольную ухмылку.
– Мам, да я не успел подраться, Тишка только пасть раскрыл – зевнул наверное, они все куда‑то и разбежались, совсем передумали драться…
Я обессиленно опустилась на скамейку, мне показалось что я только что, собственноручно вырубила плантацию сахарного тростника.
– Сынок, ты зачем драться полез, да ещё и с большими?
– Мам, ну как же, ты же сама меня учила: слабых надо защищать!
Я обняла сына за плечи и заглянула в лицо. Выдержала, строгий и требовательный взгляд родных серых глаз: отвечай мать, говорила или не говорила, или так, ради красного словца брякнула в воспитательных целях, а как на деле, то я не я, и грабли не мои.
– И кого же ты защитил?
– Так вот же! – я проследила за взглядом отважного защитника слабых, он (взгляд) остановился на, своих же, ладошках прижимающих к животу что‑то чёрно‑пыльно‑шерстяное. – Они его в речку кинуть хотели и посмотреть выплывет или нет, а мы с Тишкой не дали.
– А эт‑то что, рукавичка? – Мишка заливисто рассмеялся над тупостью матери, и как очень глупому ребёнку, громко и по слогам объяснил:
– Это ко‑тё‑нок! – и совершенно не дав мне усвоить информацию торопливо заговорил:
– Мамочка, давай его домой заберём, он совсем маленький, мы же не можем его здесь оставить?! – и завораживающим взглядом кота, из мультика про зеленого монстра, на меня уставились пять глаз: два огромных серых, в пушистых ресницах, два – цвета горького шоколада, и один изумрудно‑зелёный. И я, как будто со стороны, услышала своё невнятное бормотание.
– Ну да, конечно не можем, он совсем маленький, – и не нашла ничего умнее как посоветоваться с Тихоном.
– Ты как на это смотришь, Тиша? Нет, я почему спрашиваю, ты же как бы… ну… собака…, а он из кошачьих, у вас же, как бы, непримиримая классовая вражда, (господи, что я несу, хоть бы никто не услышал).
Тишка посмотрел на меня, погрустил немного оттого что хозяйка такая идиотка, и коротенько тявкнул: что ж ты, мол, Анька, меня позоришь, нешто я зверь какой, такую мелкую живность обижать, креста на тебе, мол, нет, Анна Михална. – и отвернулся от меня, весь как есть, насмерть разобиженный.
– Значит оставляем? – и прочитав в моих растерянных глазах положительный ответ, мой сын возликовал так громко, а Тишка к нему радостно присоединился, что у березки, на свою беду облюбовавшей себе место за грибком, начался преждевременный листопад.
– Так, подождите, – первый шок прошёл и я понемногу начинала соображать – его бы доктору показать, а ветеринарка уже закрыта, что же делать? А вот, что, мы пойдем к Айболиту домой.
Мишкины глаза стали ещё на два размера больше.
– Ух ты, мам, к настоящему Айболиту?
– К самому настоящему. Я когда была такая как ты маленькая, я к нему всяких раненых зверушек таскала. Только вот пакет с продуктами…
Подошёл Стас, с моим продовольственным набором, протянул Мишке руку для крепкого мужского приветствия
– Как дела, Мих, давно не виделись…
– Да нормально, дядь Стас, вот садик окончил, осенью в школу иду, – сын вздохнул совсем по‑взрослому: а что делать, мол, се ля ви, мол…
Стас почесал за ухом, и философски заключил.
– Да, брат, школа – это тебе не садик. Одиннадцать лет от звонка до звонка не каждый выдержит, но ты‑то парень крепкий у нас, а если, что можешь на меня рассчитывать, у меня по математике твердая пятерка была.
– Спасибо, дядь Стас, буду иметь в виду.
Стас потрепал малыша по затылку, и ткнул пальцем в пакет.
– Так вы идите, куда вам надо, я вашу провизию к вам домой доставлю, на террасе на стол поставлю.
– Спасибо тебе, добрый ты человек, придёт время может и мы тебе пригодимся, – голосом утки из сказки про Ивана царевича (ну, в которой яйцо, в котором игла‑смерть Кощеева) прокрякала я, кланяясь добру молодцу в пояс.
