По ту сторону лжи

– Я бы даже не удивился – поддакнул Славик, и Тишка одним глазом, второй остался зажмуренным от удовольствия, выразил Славику благодарность за поддержку и заверения в любви и преданности.

– Эх, Тишка, Тишка, – голосом Матроскина произнёс Славик – мы тебя, понимаешь, на помойке нашли, отмыли, отчистили так чисто, понимаешь, а ты с нами разговаривать не хочешь…

Насчёт помойки Славик говорил правду и ничего кроме правды. Это было четыре года назад, четырнадцатого апреля, моему сыночку в этот день исполнилось два года. Славик учился в Озёрском технологическом институте, филиале «МИФИ», и жил с нами в нашей городской квартире. Мы праздновали день рождения в узком семейном кругу. БабТася приехать не смогла, из‑за распутицы автобусы ходили нерегулярно, поэтому были только Катька с Игорем. Мы замечательно посидели. Мишка, абсолютно счастливый, уставший от подарков и впечатлений, уже уснул, а мы со Славиком прощались в прихожей с гостями. Вдруг, у нас над головами, тоненько звякнув, лопнула лампочка и только благодаря закрытому плафону обошлось без жертв и разрушений. Пришлось Славику одеваться и бежать в круглосуточный за лампочкой незабвенного Ильича. Он возвращался домой, и, сокращая путь, шёл по народной тропе, пролегающей мимо мусорных контейнеров, именуемых тем же народом совершенно непрезентабельным словом «помойка». Подмерзшие корочки льда хрустели под его лёгкой поступью, поэтому он не сразу услышал посторонние звуки, не совсем вписывающиеся в размеренный хруст. А обратив внимание на диссонанс звуков, не сразу понял что это и откуда это. Звук был очень жалобный и тонкий и доносился со стороны вышеупомянутой помойки, а точнее, из картонной коробки от дорогих итальянских туфель, скромно прислонившейся к мусорному контейнеру. Когда наш герой открыл злосчастную коробку он просто озверел от человеческого зверства: в коробке обессиленно поскуливая и дрожа, лежал новорождённый щенок. Ни секунды не раздумывая, Славик сунул несчастное создание себе за пазуху, в бессильной ярости пнул коробку, может даже крепко выругался в адрес хозяев туфель, (скорее всего так и было), и молодецким галопом поскакал домой. Щенок был очень слаб, его крошечное тельце сотрясала крупная дрожь, не зная толком что делать, мы закапали ему в рот несколько капель Мишкиной микстуры от простуды, пытались покормить молочком из пипетки, но малыш был настолько слаб, что сосательный рефлекс у него напрочь отсутствовал.

Всю ночь мы со Славиком провели у постели больного, не надеясь даже что он доживёт до утра. Но утром щенок всё ещё подрагивал тщедушным тельцем, хотя сил поскуливать у него уже не было совсем. Славик побежал на лекции, а мы с изумлённым до предела Мишкой, двинули с больным в ближайшую ветеринарку. Звериным доктором оказалась полная женщина лет сорока, с толстой косой цвета спелой пшеницы, и удивительно тёплыми глазами. Посетовав на людскую жестокость, (мы вкратце описали историю болезни больного) она поведала нам, что это щенок восточно‑европейской овчарки, родившийся не ранее чем вчера, и на свою беду оказавшийся самым слабым в помёте. Поэтому владельцы его мамочки, решили избавиться от бесперспективного нахлебника, и избрали для этого такой вот бесчеловечный способ.

Благодаря грамотному лечению и хорошему уходу, малыш окреп, и стал расти не по дням а по часам. К двухмесячному возрасту можно уже было уверенно сказать, что щенок обладает лучшими качествами породы восточно‑европейской овчарки: от крепкого телосложения до покладистого характера и необыкновенной сообразительности. Щенок очень привязался к маленькому Мишке, они вместе играли, гуляли, шалили. Не обошлось, конечно, без ободранных обоев и растерзанной обуви. Но тапками по морде его не били, и вообще никак не дрессировали. Со щенком проводилась воспитательная беседа, в ходе которой он полностью осознавал свою вину, наклоняя голову из стороны в сторону, и клялся, что подобное не повторится. В полгода это был уже прекрасно сложённый, огромный пёс, чепрачного окраса, очень ласковый и послушный, в меру шаловливый. Я не уставала удивляться его интеллекту и чутью, пёс понимал нас не то чтобы с полуслова, – с полувзгляда, и полужеста, а его умные глаза, цвета горького шоколада, были красноречивее любых слов. Держать такого крупного пса в городской квартире было жестоко, поэтому было принято решение оставить его в деревне, где мы провели с ним всё лето. В деревне ему было привольно и вольготно. БабТасю он полюбил всей своей собачьей душой, за доброту и душистые булочки с корицей, Славик для него был самым авторитетным человеком, он его уважал и слушался беспрекословно, Мишку он любил беззаветно и преданно, ну а ко мне относился немного снисходительно, мол, родителей не выбирают, какие достались тех и любят. Когда мы очень по нему скучали, мы брали его с собой в город на недельку‑другую, но в основном он жил в деревне. Зато когда мы приезжали в Сосновку, Тишка не отходил от Мишки ни на шаг, и его собачьему счастью не было предела…

Мы сидели на террасе, уплетали бабТасины плюшки, разговаривали и смеялись. Я наслаждалась обществом дорогих мне людей и собаки, и ни сном, ни духом не ведала о том, что совсем скоро жизнь закружит нас в непредсказуемом, бешеном водовороте…

Я затеяла на обед зелёный борщ, а к нему сдобные лепёшки. Зелёный борщ, это такой суп, с картошкой, с пёрышками молодого зелёного лука, укропом, рублеными вареными яйцами, и кислой сметаной. Но главный ингредиент в нём, конечно, щавель. Его варят летом в жаркую погоду, едят как горячим так и холодным. Это, своего рода, аналог окрошки. Такой суп варила ещё моя бабушка, теперь варю я, и у нас в семье его охотно едят все без исключения, включая Тихона. Славик сразу после завтрака укатил на работу. Трудился он, кстати, у Игоря Горянского, Катькиного мужа, на фирме старшим системным администратором. Фирма занималась продажей и обслуживанием компьютерной техники, установкой всяких там программ, ну и все такое. Сотрудники Славика любили, шеф безмерно уважал и ценил, платил достойную зарплату, и в свободное время, дружил с ним. Славик таким отношением дорожил, работу свою просто обожал, и поэтому помчался выполнять ответственное поручение шефа: установить какую‑то программу, какому‑то отставному журналисту, кропающему на досуге мемуары на даче, в соседней деревушке. БабТася, возилась на грядках, беззлобно поругивая ненасытную капустницу, «обнаглевшую в этом году до предела», заодно проводила воспитательную работу среди куриного поголовья, которое «повадилось нестись где ни попадя», не забывая при этом на ходу выдёргивать «партизан», то есть пышные кустики щирицы, непонятно каким чудом уцелевшие при жесткой бабТасиной диктатуре.

Мишка с Тишкой, прихватив новенький футбольный мяч, подарок Славика, завьюжились с соседскими близнецами, не иначе как на футбольное поле, что рядом с школой. В общем, все при деле.

После обеда, прошедшего в тёплой, дружественной обстановке, с характерными звуками: прихлёбывания, причмокивания, постанывая, и стука ложек, все снова разбрелись кто куда: Славик поехал в город, дабы узнать не изволит ли начальство послать его ещё куда‑нибудь, в смысле к клиенту. БабТася намылилась на пасеку за медом, Савелич‑пасечник, мол, приглашал: приходи, мол, Таисья, свежего медку тебе налью, давненько, мол, ты ко мне не заглядывала… Ой не спроста все это, не иначе, глаз свой хитрый, старый пасечник на нашу бабулечку‑красотулечку положил… А вот медок очччень даже кстати будет: испеку завтра медовик, побалую своих. Так что пусть пока живёт Савелич. Ну а неразлучная парочка, Мишка и Тишка, пережидая полуденную жару, улеглись на старом покрывале под яблонькой и уткнулись в планшет, причем оба.

Покончив с посудой, с неизменной чашкой кофе, уютно устроившись в плетённом бабулином кресле я решила позвонить Катьке: что‑то давненько моя подруженька не подавала признаков жизни – почти сутки! Это когда же такое было?! Нормально для Катьки раз пять или шесть в день, ночные звонки это вообще отдельная тема. Поэтому такое длительное молчание меня немного, в свете последних событий, тревожило.

Катька ответила сонным, или усталым, или грустным голосом. Вяло поболтав ни о чём, я все же спросила о том, что меня тревожило:

– Кать, ты как, в порядке? У тебя грустный голос…