Поцелуй дракона

Из дупла раздались жалобные утробно‑гортанные звуки похожие на тявканье лисы, и они выражали согласие.

– Давай же, – сказала Аннет. – Иди ко мне.

Сегодня ночь была тихая, спокойная, безветренная – словно мороз съел все звуки и тех, кто их мог бы издать. И когда копошение в дупле заглушил скрип снега, Фива замерла, а Аннет повернула голову влево. Её сердце забилось быстрее; тревога завертелась в груди вместе с волнением, с опасениями.

Отчётливо распознавались шаги: сбивчивые, через разные промежутки времени; и они приближались, и приближались.

– Не вылезай, – прошептала Аннет. Она развернулась к приближающейся опасности с напряжённым лицом, а осанка стала ещё прямее.

Пыхтение, скрип снега, ругань шёпотом; ещё дальше ещё больше скрипа, голосов и криков – всё это разрезало тишину Тенистого леса и, казалось, даже ветки елей со снегом потяжелели от недовольства, а пихтам хотелось заскрипеть от возмущения, но, как назло, не было помощника‑ветра.

Взгляд Аннет был устремлён в сторону голосов, которые раздавались где‑то впереди, и когда кусты задребезжали в трёх шагах перед ней – она вздрогнула. Но она тут же собралась, напряглась.

Из‑за куста, с веточек которого осыпался снег, в широком шаге, будто в последнем рывке, вышел Матиас – запыхавшийся, держался из последних сил и прижимал к ране на правом боку пропитанный кровью шарфик.

Аннет удивилась и, нахмурившись, смотрела на незнакомца внимательным настороженным взглядом; а пальцы рук подрагивали в готовности.

Матиас пошатнулся, выпрямился, поднял глаза – их взгляды встретились, и он замер. Усталость и боль соскользнули с его лица, словно вуаль – мышцы разгладились, веки чуть расширились, а рот приоткрылся. Он увидел её милое хмурящееся лицо; увидел удивительные глаза пурпурного цвета, которые будто чуть светились в бледном свете морозной луны, и которые перевернули его мир.

Они были прекрасны.

Она была прекрасна.

От каждой поры кожи и до светлого волоска, от каждой реснички и до настороженной морщинки. Это было самое прекрасное создание, которое Матиас когда‑либо видел. От неё словно вырвался вихрь пурпурных бабочек, влетел через его приоткрытый рот – по пересохшему горлу, мимо горящих от холодного воздуха лёгких – и в грудь, в душу. Пурпурный вихрь роился, трепыхаясь множеством прекрасных крыльев, и душа Матиаса обрела крылья и затрепетала вместе с ними.

За все свои двадцать шесть лет Матиас не познал любви, но он знал, что это любовь.

«Как это возможно?», – маячил вопрос на заднем плане сознания.

Матиас не знал её. Благодаря необычным глазам он знал кем она является, но страха не возникло ни на долю секунды; всё то, что говорили о её народе – осы́палось в прах в одно мгновение.

Он увидел её и прошло только три секунды, но он уже любил её – с первого взгляда, всегда, и после. Каким‑то образом он всегда знал, что любил её. Как только она родилась, или даже до этого – она всегда существовала в его жизни. Или его жизнь никогда не существовала без неё.

Аннет была озадачена реакцией и странным взглядом незнакомца. В её груди что‑то вертелось, разворачиваясь и вырастая – что‑то незнакомое, непонятное; сердце вело себя очень странно, а тело охватило непривычное волнение, и каждая его клеточка сияла, трепетала. Она на секунду подумала, что незнакомец применил к ней какую‑то странную, неизвестную ей магию, и с неясной целью. Но она видела, и чувствовала, что в нём нет ни капли магии; что он хьюмаха́н.

Аннет смотрела на незнакомца, стоящего в тени от ветки, и не видела чёткости в чертах верхней половины лица, лишь овальную форму и плавные линии выразительных нижних скул; не видела чёткости в глазах. И ей захотелось всё это увидеть при свете луны или в лучах солнца; захотелось приблизиться, рассмотреть, коснуться, почувствовать – это напугало так, словно изнутри Аннет ошпарили кипятком. Она отступила на полушаг, почувствовала слабость в коленях и едва не присела; она хотела отступить, убежать, но ноги приросли к земле, и она не понимала, что с ней происходит.

Матиас не заметил, как убрал руку от раны; как упал окровавленный шарфик на снег. Но позади послышался мужской голос:

– Кровь! – воскликнул он. – Кровь! Туда! Быстрее!

– Я вижу следы! – раздался второй голос.

Это разорвало момент, словно страницу. И во вспышке реальности, Матиас пришёл в себя будто от разряда ледяной молнии. Он обернулся и посмотрел через плечо – огоньки от факелов были близко, и показался силуэт рослого мужчины. Матиас повернул голову обратно – и в глазах поплыло. Из‑за остановки, из‑за неё – адреналин перестал нестись по венам; страх возвращался, но он был больше не по размеру и не мог полностью залезть обратно в тело и подстегнуть инстинкты, не мог заставить Матиаса действовать в прежнем темпе.

– Беги…, – выдавил он. И на лице прекрасной незнакомки отразилось изумление.

Он сделал шаг – и боль пронзила бок; он, пытаясь зажать рану исчезнувшим из руки шарфиком, накренился – упал и частично потерял сознание. Он пытался выкарабкаться, но сил не осталось; а мозг словно дал команду «безопасность», или – «сдаться». Но он всё равно пытался, не сдавался.

Растерянная, изумлённая Аннет шагнула к незнакомцу; к краю дупла придвинулась Фива, и блеснули круглые глаза. Но Фива не выглянула, а Аннет не успела присесть.

Скрип снега, тяжёлое дыхание и голоса – между стволов показались мужчины разного роста и телосложения, но все были в хорошей физической форме. Они были одеты хорошо, тепло, у всех имелись шапки и утеплённые накидки с капюшонами. У одного на спине находился лук, у другого – арбалет; двое были вооружены парными кинжалами, один – мечом и кинжалом, а самый рослый и сильный – двумя увесистыми боевыми топорами.

Наёмники вышли на открытый участок, где на спину перевернулся беглец и боролся с тем, чтобы не упасть в объятия черноты и холода. С боку от него замерла Аннет – с растерянностью, с жалостью она смотрела на побледневшее лицо незнакомца, в его приоткрытые карие глаза с трепещущими веками. Её душа стенала от жалости к нему, от желания помочь – и это сбивало с толку. С чего бы ей помогать тому, от кого она обычно защищается? Изредка убегает. Но в большинстве случаев – она прячется и старается не сталкиваться.

Наёмники – запыхавшиеся, потные, злые – останавливались неровной линей на краю полянки, и с удивлением переглядывались.

– Эй! – рявкнул рослый мужчина. – Девчушка, ты чего в такой глуши одна делаешь?

– И это наш пленник! – воскликнул лучник. – Не трогай!

Аннет отмерла. Она выпрямилась, расправила плечи, и показалась идеальная осанка, не хуже, чем у знатных женщин в городах, на которых наёмникам счастливилось смотреть только с расстояния на каком‑нибудь хорошем рынке. До того, как одна из таких знатных дам их и наняла, хотя обычно нанимали только мужчины да юноши.

Аннет повернула голову – лицо было спокойное, но суровое. Взгляд пурпурных глаз поднялся и устремился на наёмников. Те ахнули, замерли, двое отступило, а один прирос к земле.

– В…, – попытался сказать арбалетчик. – В… Ведьма!

– Ох! – выдохнул страх наёмник, вооружённый кинжалом и мечом. – Всевышний…

– Стой, где стоишь, дьявольское отродье! – крикнул рослый наёмник с двумя боевыми топорами.