Поймать океан

– Это груз, с которым он пройдет всю оставшуюся жизнь. И это его вина, Ханна. Странно, что после такого ему позволили обучать новичков. Но, – Вальдекриз фыркнул, – он был лучшим. Заслуги, пусть даже былые, иногда могут ой как помочь. Например, если не хочешь ночевать на улице.

– Тебе кто‑нибудь говорил, что ты злой? – выдохнула Асин, надеясь, что ее не услышат. Но Вальдекриз постучал по мочке уха и закивал, показывая, что все слышал.

Дальше они летели без разговоров. Вальдекриз напевал себе под нос мелодию, которую ветер доносил прямо до Асин. Музыка обволакивала и успокаивала, а мотив казался знакомым. Асин ненадолго потеряла нить мыслей – вроде бы она думала об острове, а может, о молодом Атто – и попыталась вспомнить, откуда же могла знать эту песню. Спрашивать не хотелось, внутри поселилась маленькая обида, свернулась клубком и тихо рычала. А рядом с ней черным лохматым псом опустился страх. Он гонял по рукам Асин мурашки и всячески отвлекал – тем больше, чем дольше они летели.

Остров выплыл будто из облаков. Его огромный темный силуэт висел над океаном, а вокруг парили рваные белые клубы тумана, задевая свисающие корни. У самого края Асин заметила маленький заборчик, кривенький, где‑то в половину ее роста. За ним стояло дерево, широкоствольное, густое, шуршащее мелкой листвой. А рядом из травы росли таблички. Асин успела насчитать три, когда Вальдекриз схватил ее за ранец и встряхнул, привлекая внимание. Она недовольно отмахнулась, задела локтем гладкую деревянную ручку, приводящую в движение крылья, и вздрогнула.

– Пора, – без тени усмешки произнес Вальдекриз.

Разбежавшись и оттолкнувшись от перил, Асин прыгнула с корабля вниз и рванула за кольца – оба одновременно. С хлопком расправились крылья, заскрипела деревянная конструкция – и ветер, холодный, свежий, ударил в лицо. По коже – будто это первый полет, каждый раз будто первый, – от кончиков пальцев вверх побежали мурашки. Мир перестал существовать: остались лишь небо, вечное небо, и сама Асин. Мысли вышибло резким потоком воздуха, а в груди раскинула крылья, которым в таком маленьком человеческом теле было слишком тесно, радость, всеми силами пытающаяся вырваться наружу. Асин задержала дыхание, обхватила ладонями рычаги и сквозь полуопущенные ресницы посмотрела на обретающий очертания остров. Хотелось кричать, хохотать во весь голос, но вместо этого Асин отсчитывала удары бешено колотящегося сердца. И почти точно знала, когда опустится на густую траву.

Три, два, один.

Как только ноги коснулись земли, она сложила крылья, но все равно не удержала равновесие. Ранец потянул ее назад, и она упала на попу, крепко зажмурившись. Вальдекриз мягко приземлился следом, как всегда спустив летные очки на шею и смерив Асин насмешливым взглядом. Иногда он казался птицей – иначе и не объяснить, почему крылья были как будто продолжением его тела. Вальдекриз потянул за острые хвостики ремней, шпеньки выскользнули из отверстий – и вскоре ранец грохнулся у его ног. Он быстро размял затекшие от тяжелого груза плечи, потер ладонью шею и поглядел на Асин, которая, недовольно сопя, все еще боролась с пряжками.

– Слушай, я заметила… – начала она, но не договорила, увидев рядом с собой одну из наспех вбитых в землю табличек.

Время и дождь изрядно попортили их, оставив лишь темные разводы вместо букв. Но догадаться было несложно: просто так таблички не ставили. Они предупреждали. Обычно – не о хорошем.

– Ты про них? – Вальдекриз поставил на колышек ногу и ударом каблука вогнал его глубже.

– Да, – растерянно сказала Асин и поднялась. Теперь она терла ладонями предплечья, тщетно пытаясь согреться, и пинала не то туман, не то клочки облаков.

– Слушай, Ханна, – Вальдекриз закинул руку за голову и с самым невинным видом почесал затылок, – ты, наверное, знаешь историю о старом мастере, который мечтал возвращать жизнь неживому.

Асин сжала зубы и напряглась. Как славно, что творить живое из неживого люди умели лишь в страшных сказках.

– Ну чего ты, Ханна? – Вальдекриз почти ласково погладил ее по плечу и пояснил: – Он хотел очищать почву на далеких, мертвых островах, чтобы там можно было снова что‑то выращивать.

Ладонь осторожно легла на талию, и Вальдекриз увлек Асин куда‑то вперед. Она успела лишь бросить взгляд на сиротливо лежавшие в траве ранцы и почувствовать, как между бровей появляется маленькая неприятная морщинка.

– Не беспокойся, мы скоро за ними вернемся. Сейчас лучше идти налегке. Ничего не забыла?

Суетливо осмотрев себя, Асин хлопнула по поясу, из‑за которого свисал сложенный вчетверо тканый мешок. Вальдекриз шагал широко, и Асин то и дело начинала семенить, переходить на бег или пыхтеть – как она ни старалась, поспевать за ним выходило плохо.

Из травы выглядывали полевые растения, добавляя однотонной зелени ярких красок. За пушистыми желтыми головками возвышались стебли, покрытые множеством мелких фиолетовых цветков. В маленьких зеленых кувшинчиках развернулись бело‑синие лепестки, похожие на рваную мятую бумагу. Асин заметила даже ягоды – первые, еще не созревшие до конца, – но быстро потеряла из виду. А может, они просто не привыкли к людям и спешили скрыться с глаз.

– Мастер жил этой идеей. Вернее, болел. – Когда Вальдекриз продолжил рассказ, Асин захлопала глазами.

– А в чем разница?

– У жизни есть выбор. У болезни – последствия, – объяснил он и, на ходу сорвав крошечный белый цветок на тонкой, точно веревочка, ножке, протянул его Асин. Та, недолго думая, сунула его за ухо, в волосы, слегка погнув стебелек.

– И какие же были последствия? – поинтересовалась она, понимая, что сам Вальдекриз не продолжит, ему нужен внимательный слушатель. Или же он просто издевается.

– У него была маленькая дочь. Мирра…

– Чижик? – заулыбалась Асин.

– Чижик, – выдохнул Вальдекриз и посмотрел на нее из‑под челки. – Они жили вдвоем, и, пока папа горел идеей, ее выжигала болезнь. День за днем Мирра слабела. Мастер заметил это, когда от нее остался лишь уголек. Врачи качали головой и разводили руками: они никак не могли помочь. Мирру могло излечить лишь время. И тогда старый мастер решил спасти дочь иначе, с помощью самого дорогого – своего изобретения. Дни и ночи он перестраивал его. Так, чтобы оно выиграло для нее время и вернуло жизнь. Вот только очень высокой ценой.

Внутри кольнуло. Как и у Мирры, у Асин был только папа. Папа‑который‑умел‑любить. Возможно, этому его научил дедуля, она не знала – как, впрочем, и самого дедулю. Маленькую Асин, увядающую от одиночества, папа брал с собой в полеты и показывал ей занесенную песками площадь Второго, где всегда было на что посмотреть. Он щедро делился самым дорогим – теплом, улыбками, интересными рассказами, выдуманными лишь отчасти. А у бедной девочки с птичьим именем были лишь папина спина, сгорбившаяся над изобретением, колючий холод безразличия и болезнь.

Поднявшееся солнце окутывало белым сиянием цветы и травы, проникало сквозь листву. По ботинкам стекали капли росы. А на фоне сгущающегося по левую руку темно‑зеленого леса была хорошо заметна рассеивающаяся туманная дымка. Асин вдохнула полной грудью запахи свежего весеннего утра, которые, как ни пыталась, не могла описать. Она вздрогнула, дернула плечами и принялась тереть их, чтобы согреться.

– И что же? – спросила Асин, переводя взгляд с полоски леса на Вальдекриза.