Полынья

Он понимал, что ответа не будет. Старейшина и его окружение сейчас в шатре, и по обеим сторонам от входа наверняка замерли крепкие воины, но никто не собирается отзываться на его слова. Эдгар выждал несколько мгновений и шагнул внутрь. Две кривые сабли тут же со звоном скрестились прямо у него перед носом.

– Значит, нельзя? – улыбнулся он. – Я пришел без оружия, но с посланием от герцога Роберта из Стейнбурга.

– Пропустите его, – прогрохотал из глубины шатра голос, и сабли немедленно раздвинулись.

Эдгар сделал несколько шагов и остановился, давая глазам привыкнуть к полумраку – несмотря на тусклый свет из проема в крыше и от нескольких факелов на стенах, в шатре было почти темно. По стенам в беспорядке висели ковры, доспехи, лук со снятой тетивой, собольи и лисьи хвосты, сабли, ружье и пара пистолетов. Посреди шатра был разведен огонь. Вокруг очага на овечьих шкурах полулежа устроились все старейшины кочевников. Эдгар никогда раньше не видел Косматого, но тут же узнал его: глава племени не зря получил свое боевое прозвище. Буйные кудри, казалось, ни разу не встречали гребня. Огромные усы и борода скрывали почти все лицо предводителя, а в вырезе богато расшитого халата мелькала заросшая густыми волосами грудь. Он явно был намного моложе всех остальных старейшин – Косматого окружали дряхлые седые старики, тогда как самому ему, казалось, едва ли пятьдесят. Значит, заработал уважение племени делами, а не возрастом.

– Без оружия? – снова прогрохотал голос. – Подойди‑ка. Давно я не видел полоумных.

Эдгар спокойно приблизился к старейшинам.

– От герцога Роберта Стейнбургского? А ты кто такой?

– Я его секретарь и переводчик, меня зовут Эдгар.

Косматый раздраженно скривился: по прямой осанке, тонкому и строгому лицу гостя старейшина решил, что герцог отправил к нему человека высокого рода, и теперь был задет тем, что посол – всего лишь секретарь и толмач. Он молча протянул руку, и Эдгар вложил в его ладонь кожаный футляр с письмами. Косматый повертел футляр в руках, не развязывая ленту и не ломая печать, потом быстро вскинул голову и крикнул двум бойцам у входа в шатер:

– Хитрый, останься здесь, а Корсак пусть отыщет Динару и приведет сюда. К ней гости.

Один из кочевников со всех ног бросился выполнять приказ. Старейшины молчали, опасливо поглядывая на Косматого, а тот, не говоря ни слова, по‑прежнему крутил в руках футляр с письмами, но не распечатывал его. Долго ждать не пришлось: в шатер проскользнул Корсак, а следом за ним вошла дочь верховного старейшины. Эдгар с удивлением узнал девчонку, которая возилась с лошадью. Теперь было видно, что она старше, чем ему показалось сначала. Невысокий рост, узенькие хрупкие плечи и тонкая фигура обманули его – сейчас стало ясно, что девушке не пятнадцать‑шестнадцать, а около двадцати. Она успела нарядиться: теперь на ней было не затрепанное платье, а длинный кафтан из расшитой серебром зеленой парчи, отделанный драгоценным белым соболем. В черных косах блестели нити речного жемчуга, на тонких запястьях переливались жемчужные браслеты, но по всему виду молодой кочевницы было понятно, что приоделась она только из уважения к отцу. Будь ее воля – так бы и предстала перед послом в драном платье. Даже самый беззастенчивый льстец не назвал бы дочь Косматого красавицей, но была в ней какая‑то неясная сила, которая не давала так просто отвести взгляд.

– Подойди, – коротко произнес Косматый. – Это тебе.

Он протянул дочери нераспечатанный футляр.

– Ступай к себе, прочти.

Эдгар заметил, как полыхнули черные глаза девушки. Косматый не представил его, не сказал дочери ни единого слова, но по ее взгляду было ясно, что она и так все поняла. Динара молча взяла футляр и вышла из шатра. Глава племени посмотрел на старейшин, сидевших по обе стороны от него, потом обратился к послу:

– Наш ответ ты получишь завтра утром. Корсак устроит тебя на ночлег и принесет еды. Лошадь привяжешь у ручья, он покажет, где. Там ей и вода, и трава свежая. По лагерю можешь спокойно ходить.

Косматый замолчал и кивком указал на выход из шатра, давая понять, что разговор окончен.

Полчаса спустя Эдгар уже устраивался на войлочной подстилке в маленькой деревянной постройке недалеко от шатра старейшин. Постройка эта скорее смахивала на недоделанный сарай, чем на жилище для гостей. Снаружи почти стемнело. Он понимал, что после утренней дуэли с бароном Германом и после долгой дороги по степи должен бы заснуть как убитый, но вместо этого ворочался с боку на бок, а потом надел штаны, накинул куртку и вышел под открытое небо.

Ночь выдалась совсем светлой: облаков не было, полная луна заливала степь мягким серебристым сиянием. С реки тянуло легким влажным ветром, во всем лагере стояла тишина, не слышно было ни собак, ни овец, ни лошадей. Простояв несколько минут под сырым ветром, Эдгар почувствовал, что начинает мерзнуть, и повернулся уже к двери, чтобы снова нырнуть под войлочное одеяло, но вдруг услышал голоса, которые доносились от большого шатра. Еще через несколько мгновений звуки приблизились. Он снова услышал тихий разговор и узнал Косматого – верховный старейшина даже шептать умудрялся грохочущим голосом.

– Зачем ты меня вытянула на холод, что, нельзя все сказать в шатре?

– Нет, – откликнулся другой шепот, женский. – У тебя нас услышат твои старейшины, у меня – Ная.

Эдгар замер. Это была Динара – пусть в шатре, принимая футляр с письмами, она и не сказала ни слова, но он помнил ее голос, ведь именно она была первым встреченным в лагере человеком. Он сделал шаг в сторону, чтобы окликнуть Косматого и его дочь и не стать невольным слушателем чужого разговора, но тут девушка быстро и жарко произнесла:

– Не заставишь! Никак не заставишь, не пойду!

Теперь выдавать себя было глупо.

– Еще как пойдешь. Ты была в руках чужих мужчин. Весь наш род оскорблен, да что там род – все племя. Пощечина всем кочевникам. Пойдешь, это дело чести.

– Может, я сама решу, оскорблена или нет? Ерунда. Если бы Ная не перепугалась так и не разболтала бы все, никто и знать бы не знал.

– Ная правильно сделала, что рассказала мне. Сын герцога задел твою честь и теперь пытается загладить вину, так что замуж ты выйдешь.

– Мою честь он никак не может задеть, – резко прошептала девушка. – И никто не может. Замуж в город? Жить в каменном доме, ходить по булыжникам, носить корсеты?

Эдгар невольно улыбнулся – тонкий стан степнячки уж точно ни в каком корсете не нуждался.

– Молчать! – рявкнул на дочь Косматый. – Тебе почти двадцать, ты уже давно должна быть при муже! Все решено. Ступай к себе. Завтра отправим ответ герцогу и начнем собирать приданое.

– Все решено, да, – отозвалась девушка, и Эдгар удивился, как твердо прозвучал ее шепот. – Никогда. Ты говоришь, честь рода и племени? Сильно я защищу честь рода и всего племени, если ускачу в степи от герцогских посланников, которые за мной приедут? Или если скажу «нет» прямо во время свадебной церемонии?

Он снова улыбнулся. Мямля Адриан, похоже, попадет в настоящие железные руки. Впрочем, ему только на пользу.

– Замолчи и ступай к себе, – повторил Косматый.

Если Динара и хотела что‑то ответить отцу, то не успела: в один миг обе сторожевые вышки с грохотом полыхнули ружейными выстрелами, потом с вышек в степь полетели стрелы, а над лагерем раздались зычные крики часовых:

– Чернокрылые! Чернокрылые скачут!