Поплавок, который утонул
“Ладно, просто скажи мне, он хотя бы умеет шутить?”
“Да, он шутит лучше тебя”.
“Серьезно?”
“Ну, понимаешь, – обьяснил скрывающий равнодушие за лёгкостью женский голос из телефона, – его шутки нравятся всем, твои были слишком специфичные: только ты их понимал”.
“Ясно. Что говоришь? Идёшь гулять? Да, сегодня солнце, хорошо, отличной тебе прогулки! Когда…?”
Может ли быть что‑то равнодушнее коротких гудков в тот момент, когда ты к ним не готов?
Смерть
Человек беззащитнее всего, когда сидит голый на унитазе. Нет более жалкого зрелища, чем это. Особенно ранним утром. Голое, растекшееся после сна, ссутулившееся тело, которое бессильно перед такими примитивными законами природы, как необходимость испражняться.
Такие мысли посетили Марту, когда она в июньские семь утра случайно открыла дверь в ванную комнату и увидела там Антона. Шел седьмой год их совместной жизни в Черногории.
В далёком четырнадцатом, когда Россия стала богата на целый Крым, Марта окончательно превратилась в, как называл ее Антон, мужика без яиц. Это преображение она не забудет никогда: в тот день, она, с облезающей от неврастении кожей на носу, молча водрузила на себя ноющего Антона, молчаливо хлопающего глазами шестилетнего сына, стервозную белую кошку, четыре чемодана вещей, которые казались самыми необходимыми при переезде, и отвезла все это в аэропорт.
Оттуда самолёт унес их на Балканы, в ту самую страну, в которой россияне привыкли искать счастья или просто тратить деньги.
Как только они вошли в квартиру с видом на море, где им предстояло прожить ближайшие семь лет, Антон рухнул на пыльный диван со словами «Я ужасно устал».
Марта, не переодевшись и не присев после путешествия, отправилась в ближайший магазин и принесла на себе в одиночку ещё четыре пакета, полных еды, чистящих средств, неизменного вина для Антона. Марта уже не знала, без чего ее муж не сможет прожить: без вина или без воды.
Остаток дня Марта чистила их новый дом, готовила обед и ужин.
Следующий месяц она провела лёжа в постели и мучаясь от адской боли в спине, выслушивая претензии безработного Антона о том, что они, словно беженцы, безо всякой потребности, встали и бежали из страны, в которой хорошо и привычно.
О том, что они вместе планировали этот переезд последние пять лет, Антон не хотел вспоминать. Он чувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Перспектива жизни и работы в чужой стране с незнакомым языком, без друзей и собутыльников пугала Антона. Он хотел отмотать все назад. Он был не в состоянии решать проблемы.
Тогда в душу Марты закрались первые сомнения в правильности и необходимости ее брака.
Однажды, проснувшись утром и войдя в ванную комнату, Марта поняла, что исчезает. Ее семья практически поглотила ее. Она поняла, что очень давно чистит зубы зубной пастой своего сына: купить пасту для себя не возникало желания; что носит на шортах ремень своего мужа – купить женский, свой, было лень; что покупает серые и бесформенные свитера в секонд‑хэндах: давно уже было без разницы, как она выглядит. Марта ела еду, которую готовил Антон.
“Дорогая, давай признаемся, что я готовлю лучше, чем ты”, – со снисходительно‑презрительной улыбкой говорил ей муж. Марта же просто любила простую и незатейливую еду. Она искренне недоумевала, зачем тратить огромное количество времени в кухне на немыслимые винегреты или сельди под шубой, когда можно было смешать в сковороде рис и шампиньоны и получить питательный и вкусный обед. Кроме того, в теме еды Антон был доминантен.
“Знаю, дорогая, что ты не ешь мяса, но я запек для нас перец, он с чесноком, который ты не любишь, но там совсем чуть‑чуть”.
И Марте приходилось есть ненавистный чеснок и после весь вечер страдать от омерзительного для нее вкуса во рту. Из действительно “своего” в этой жизни у нее остался тридцатиминутный трек любимой музыки, который она слушала лишь в ванной, пока принимала душ.
Антон давно перестал привлекать Марту и как мужчина. Когда он ее обнимал, ей становилось не по себе. Его объятия душили. Он не обнимал ее, а наваливался на ее тело. В такие моменты Марта задыхалась, становилась маленькой и сутулой, исчезала.
Все, что требовалось от Марты как от члена ее семьи, – зарабатывать деньги. Антон лишь умел из искусно тратить на алкоголь, вкусную еду, друзей. Марта все чаще задумывалась, нужна ли ей такая супружеская жизнь. Единственное, что могло бы заставить ее сохранить семью, – вторая беременность. Но за 14 лет жизни в браке это не случилось ни разу.
Последняя иллюзия об Антоне как о хорошем муже утекла тонкой струйкой ночных слез, спустя семь лет после их жизни в Черногории, в ночь перед тем, как Марта обнаружила своего мужа голым на унитазе.
Из дневника Марты
Это был июнь. Раскалённый, вечно потный, уставший от постоянных толп на улице, полных пляжей днём и громких ночных клубов ночью. Это был наш общий 15‑й или 16‑й июнь. С каждым годом он становился выдержаннее и спокойнее. Все чаще в него вливались нотки раздражения. В тот день ещё утром я думала о том, что нам очень нужен второй ребенок.
В тот день вечером я услышала от человека, с которым собиралась говорить о втором ребенке, злое почти с ненавистью «Да кто ты такая?! Ты что, король, что что‑ли?!»
Кажется, если рядом и была поблизости душа нашего второго ребенка, она мгновенно передумала жить в нашей «прекрасной» семье. Эти слова меня распяли. Я растеклась в кресле и никак не могла собрать себя обратно. Боль вперемешку с бессилием и очередным разочарованием. Слезы потекли из глаз просто так и не могли остановиться часа три.
Кто я такая? Всего лишь твоя жена, всего лишь мать твоего сына, которая всегда вытаскивала нас из той или иной задницы, которая всегда прощала любые твои выкрутасы, которая часто жила в ущерб себе ради тебя и твоего сына. Которая на многое закрывала глаза.
Я – единственная женщина в том далёком московском роддоме, которой так и не принесли подгузники для новорожденного. И которая со временем простила даже это. Но не забыла. И теперь, спустя 13 лет, я – никто.
В этот момент я действительно почувствовала себя никем: бесформенным облаком, которое совершенно не заслуживает никакого внимания.
“Ну посмотрите на нее,– шептались голоса вокруг этого облака, – посмотрите, ну кто она? Заслуживает ли она какого‑нибудь внимания? Бедняжка, что она о себе возомнила? Глупая какая. Так‑то тебе, так и надо – знай свое место, дурочка”.
История Нелюбви
