Поплавок, который утонул

Из дневника Марты

Когда я расстанусь с Антоном, как это будет? Вот между нами давно нет ни любви, ни уважения, ни страсти. Но. Симпатия какая‑то осталась, возможно. И общий сын, перед которым мы играем роль семьи. Но, к примеру, я не люблю Антона, зато привыкла, что он приходит в семь вечера домой после работы. И если задерживается, я начинаю волноваться. Это привычка, скорее всего. Или когда мы пьем кофе в кафе по выходным. Это всегда неинтересно, мы молчим и смотрим в телефоны. Но это привычка. Я буду скучать без этого или нет? Я буду волноваться, ужинал он сегодня или нет? Боже, как же мы переплелись. Я не люблю его, не хочу его, но за эти 13 лет во мне столько его, а в нем – столько моего. Расставание как перерождение. Вот живут люди вместе, срастаются, будто обретают одну оболочку на двоих. А потом, когда приходит конец всему, вытекаюи друг из друга, освобождаются. Словно выходят из собственной кожи. Сдирать кожу больно.

 

История нелюбви

Она недовольна годами. Недовольна тем, что ты – существуешь в итоге. Но она скажет об этом тебе прямо лишь спустя 12 лет. До этого – как вода камень точит: плохо сделал свою работу, недостаточно хороший отец, недостаточно уделяешь внимание как муж, купил плохой хлеб, не умеешь готовить… Отвратительный любовник, в конце концов. Однажды в каждой семье происходит большой взрыв и создаётся новая вселенная. Вот эту кружку вы вместе покупали на четвертый день рождения дочери. Он достает ее из шкафа трясущимися от похмелья руками и смотрит на черно‑белую с облаками кружку в 10 утраю Перед ним – случайная женщина из бара, с которой он провел ночь и которой десять минут назад обещал сварить кофе. Кружка – женщина – женщина – кружка. Усилие и преломление. Момент – и кружка идёт в посудомоечную машину. Там с нее смоют все эмоции и воспоминания, она превратится в обычную кружку для случайной женщины для секса.

“И так будет с каждым предметом нашей мебели, – мысленно пообещал он той, которую годами считал своей женой. – Обнуление, обесценивание, обезличивание. То, что ты сделала со мной за эти годы”.

 

****

Марат сидел на бетонной ограде и болтал ногами. Вот уже 12 лет с июня по сентябрь ежегодно эта бетонная ограда становилась его рабочим местом. Здесь он раскладывал свои каталоги с картинками и рисовал на просоленных от моря телах туристов временные тату.

Их срок был 15 дней. Возвращавшиеся с отдыха туристы забывали о путешествии вместе с последней растворившейся в душе линией татуировки.

В основном клиентами Марата были дети, за это он любил свою работу. Ему нравилось дарить им положительные эмоции, нравилось наблюдать, как они с трепетом выбирают себе рисунок: Бэтмена, пони, волка или Дональда Дака. Дети всегда очень серьезно подходили к выбору татуировки.

Ближе к полуночи клиентами Марата становились пьяные веселые парни и девушки, возвращавшиеся с дискотеки. Пары рисовали на своих руках сердца или имена друг друга. Шумные компании парней выбирали что побезумнее, девушки искали романтику и томно предлагали Марату для рисунка часть своей ноги, кисть руки или грудь. За 12 лет Марат

научился не реагировать на женские прелести, девушки же, получив лишь тату и никакого флирта, уходили слегка разочарованными.

«Эй, а можешь нарисовать мне Путина?», – подошёл к Марату пьяный парень, которому едва исполнилось 19.

“Могу, – ответил Марат. – Только зачем тебе Путин? Напиши лучше имя любимой девушки или ее лицо, или сердце. Молод ты для Путина”.

“Нет, я хочу Путина, здесь, на груди. Путин – настоящий герой, он спасает мир. Рисуй Путина!”

И Марат принялся искать в интернете фото Путина, которого можно было бы легко изобразить в виде тату.

Оторвав голову от телефона, он почувствовал, как болят у него глаза. Они щипали словно от слез.

Дышать стало невыносимо тяжело. Он почувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Мимо него проходил призрак. Призрак той жизни, в которой он был счастлив четыре года.

“Балерина”, – сразу определил ее для себя Марат. Невероятно стройная и хрупкая; из короткой юбки, усеянной мелкими цветочками, вырастали космической длины ноги; идеальные стопы облегали тряпочные балетки. Это было так необычно: тысячи женщин расшаркивали по набережной в резиновых уродливых шлепках, которые делали отдых беззаботнее. А тут – балетки. Волосы цвета потемневшей на жаре соломы резко контрастировали с глубокими и темными глазами. И шея, изящная, как у лебедя. Ещё момент – и ее поглотит толпа туристов.

“Я сейчас”, – сказал Марат ожидающей татуировки с Путиным компании.

Он бежал, будто пытался запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда.

“Привет!” – выдохнул он в ухо балерине, которую звали Марта.

С удивлением Марат узнал в балерине вчерашнюю незнакомку, которая фатально сравнила его глаза с черным озером.

“Снова она”, – удивился он про себя.

“Хочешь посмотреть, как я рисую тату?” – спросил Марат.

“Что ты будешь сейчас рисовать?”

“Путина”.

“Серьезно? Тогда хочу. Это же мой президент”.

“Так ты русская?”

“Не видно?”

“Ты отлично говоришь на сербском!”

“Просто долго здесь живу”.

Марта сидела на бетонной ограде рядом с каталогами татуировок и наблюдала, как Марат рисует Путина.

Она смотрела, как он сидит, склоняет голову, отслеживала движение его рук. Она как будто вспоминала его. Словно знала давно‑давно, потом забыла. Его когда‑то черные волосы были полностью седыми. “Рановато для его возраста”, – подумала Марта. С другой стороны, седина была естественной для него, совсем не старила. Марат был очень худым, но в то же время имел рельефное тело.

“У него наверняка большой член и он отличный любовник, – подумала Марта. – Боже, что за мысли? Хорошо, что я не умею краснеть”.

 

Конец ознакомительного фрагмента