Привет, прощай и все, что между ними

– Ты знаешь какой.

– О! – слегка покраснев, восклицает Клэр. – Точно.

– Значит, по‑твоему, все они были хуже?

– Они все были превосходными, но не первыми. Первый поцелуй с тобой на всю жизнь, знаешь ли.

Эйден неожиданно склоняется к ней, но когда их губы встречаются, за этим поцелуем чувствуется неестественный порыв, и их ощущения теряются в сгущающейся темноте. Он обхватывает ее лицо рукой – как это делают в фильмах, – чего никогда, ни разу за все время, пока они встречались, не делал, и из‑за этого поцелуй становится каким‑то слишком уж театральным, постановочным, в нем слишком много лишнего.

Клэр слишком быстро отстраняется, и на лице Эйдена проступает обида.

– Что?

– Ничего. Просто… мне кажется, ты слишком стараешься сделать все по‑особенному.

– По‑моему, в этом и заключается твоя задумка. – В голосе Эйдена звучит смирение. – Я думал, мы должны заново пережить все самые важные моменты.

– Так и есть. Но нам еще нужно поговорить о будущем.

Эйден ничего не отвечает, лишь немного отодвигается от Клэр и поворачивается лицом к воде. Небо над ними еще светится оранжевым у самого края горизонта, но сверху начинают сгущаться тучи, принося с собой запах дождя.

Несколько минут они сидят в тишине, но потом Клэр нарушает ее:

– Послушай, ты же знаешь, что я чувствую к тебе…

Эйден продолжает молчать, и она, кашлянув, начинает снова, уже более настойчиво:

– Эйден. Ты же это знаешь, да?

Он кивает, стиснув челюсти.

– Но просто… Я думаю, наш срок подходит к концу. – Дрожь в голосе удивляет даже ее саму. Она не в первый раз говорит эти слова, но сейчас они раздаются как гром среди ясного неба, ошеломляющие и категоричные. – И нам надо поговорить об этом.

– Мы не можем подождать немного дольше?

– Нельзя больше откладывать.

– Готов поспорить, что можно. – На лице Эйдена проступает слабая улыбка. – Я очень хорош в откладывании на потом.

Клэр тоже улыбается:

– Это точно.

– А если так? – Он разворачивается к ней лицом, в его глазах горит надежда. – Давай притворимся…

– Эйден.

– Нет, выслушай меня! Давай притворимся хотя бы на несколько минут, что завтра мы уезжаем в одно и то же место.

– Да?

Эйден прижимает Клэр к себе и опускает подбородок на ее макушку, так что, когда он снова начинает говорить, она чувствует низкую вибрацию хрипловатого голоса.

– Да. И вот как я это вижу: мы будем встречаться каждое утро, вместе идти в столовую, где будем завтракать ужасным беконом с холодными яйцами и доделывать задания. Потом мы пойдем на занятия, ты – на курс повышенной сложности теории чего‑нибудь, а я – на вводный курс для лодырей‑качков. После занятий мы будем тусоваться во дворе у корпуса, и я буду играть на гитаре…

– У тебя абсолютно нет слуха, – указывает Эйдену Клэр.

Он пожимает плечами:

– Ну да, но мы же просто притворяемся. А какой двор колледжа будет существовать без игры на гитаре?

– Ладно, а дальше?

– Каждый вечер мы вместе будем ходить в библиотеку. Ты будешь заниматься, а я буду бросать в тебя бумажные шарики и смешаю все твои записи на цветных стикерах.

– У меня нет…

Он наклоняется и строго смотрит на нее:

– Еще как есть. У тебя точно есть цветные стикеры. И маркеры.

Клэр закатывает глаза:

– Хорошо.

– На ужин мы едим лапшу быстрого приготовления, вместе ходим по барам и на скучные лекции, а по воскресным вечерам смотрим фильмы. Наши соседи по комнате никогда не приходят ночевать, и мы спим вместе, и нам очень удобно на этих маленьких кроватях общежитий, и каждое утро мы просыпаемся вот так, – он прижимает ее к себе еще крепче, – в объятиях друг друга.

Клэр закрывает глаза.

– Почему… – начинает она, но не справляется с голосом из‑за нахлынувших эмоций. – Почему мы так не сделали?

– Мы решили, что каждый будет жить своей жизнью, – не без грусти отвечает Эйден. – И я могу это понять. Правда. Но это еще не значит, что мы не можем быть вместе.

– Нет, значит. – Клэр распрямляет плечи, словно вдруг очнувшись от глубокого сна. Она поворачивается к Эйдену: – Ведь в этом‑то и дело – мы не будем вместе по‑настоящему. Между нами будет почти пять тысяч километров.

– Да, но…

Она качает головой:

– Дело не только в расстоянии – его еще можно было бы преодолеть. Можно притворяться, что все нормально, надавать обещаний, говорить по телефону каждый вечер и писать сообщения между занятиями, спланировать встречу во время осенних каникул. Но общение уже будет натянутым, потому что слишком много всего изменится и мы уже не будем вписываться в жизни друг друга. А потом какой‑нибудь симпатичный парень, который живет дальше по коридору, заглянет ко мне, чтобы просто поздороваться, и, пусть он всего лишь друг, ты начнешь ревновать. Мы поссоримся, ты уедешь, а я оставлю тебе миллион голосовых сообщений, отправлю кучу длинных и многословных писем, но тебе все равно будет горько. Ты переспишь с какой‑нибудь случайной девчонкой, а я как‑нибудь узнаю об этом, потому что, давай будем честными, о таких вещах всегда как‑то узнают. Я приду в ярость, потому что мы с тем парнем просто друзья, а то, что сделал ты, непростительно, и вот так все закончится. А потом мы увидимся на День благодарения – на какой‑нибудь вечеринке, в боулинге или даже дома у Скотти, – и ты будешь с несчастным видом одиноко стоять в углу, а я – в другом, перешептываясь со Стеллой, но хуже всего этого будут охватившие нас ревность, обида и горечь. Это будет ужасно, потому что между нами никогда раньше не было ничего такого, нам просто не было до этого дела. Но уже ничего не изменить, и все закончится вот так, грустно и сложно, и это неизбежно разобьет наши сердца в мелкие осколки. Кто этого захочет?

Эйден долго смотрит на нее.

– Точно не я, – немного ошарашенно говорит он.

– Вот именно, – не без удовлетворения соглашается Клэр.