Расправа и расплата

– Я не разбудил?

– Еще одиннадцати нет… А чего ты такой… взъерошенный?

– Точно. Угадал, – нервно засмеялся Перелыгин. – Есть из‑за чего взъерошиться! Я узнал, что у меня конкурент появился. Завтра с ним встречается Кузя (так они звали первого секретаря обкома комсомола), даст добро и все!

– Кузя за тебя. Это я точно знаю… А откуда он появился? Молодой?

– Из Уварово. Некий Анохин, – зло усмехнулся Перелыгин.

– Анохин? Дружок твой? – удивился бывший редактор.

– Однокурсник, – буркнул Алексей.

– Он в комсомоле работал?

– Если только в школе.

– Это чепуха. Аргумент в нашу пользу. Еще что?

– Я знаю только одно, газету, которую ты по зернышку собирал, он за месяц развалит.

– Ну и потерпи этот месяц, – пошутил бывший редактор. – Развалит, выгоним, посадим тебя, снова соберешь. Честь тебе и хвала.

– Не жалко газеты?

– Ну ладно, ладно! Позвоню я завтра Кузе. Теперь не я от него, а он от меня зависит.

– И с утра, с утра надо, а то поздно…

– Успеем.

 

8. Первая ночь

 

Чтобы попасть в общежитие, Зина и Николай проделали обычный маневр: Зина вошла первой, а Анохин подождал у входа, когда появится кто‑нибудь из ребят, живущих здесь, и рядышком с ним с беспечным видом, будто и он студент, прошел мимо старушки вахтера.

Зина жила с двумя студентками. Обе они были в комнате. Зина включила чайник, пошла стаканы мыть, а Анохин направился к своему знакомому, у которого он не раз ночевал, договариваться о ночлеге. Но знакомого студента не оказалось на месте, уехал домой. Парень, живший с ним, указал на свободную кровать: ночуй, не помешаешь. Студент был белобрысый, с узким длинным лицом, губастый, и, видно, невозмутимый, спокойный. Анохин почувствовал к нему доверие и заговорил, смущаясь своей наглости:

– Слушай, друг… Понимаешь, я сегодня заявку в загс подал…

– С Зинкой? – заинтересовался парень.

– Ну да, вот видишь… ты знаешь… пойми правильно…

– Ночевать, что ли, с ней здесь хочешь?

– Ну да.

– Не пойдет она.

– Мы же заявку подали… почти муж‑жена…

– Ну, это ваше дело… Бери ключи…

Студент ушел, а Николай с бьющимся сердцем взлетел на третий этаж, к Зине.

– Устроился?

Николай показал ключи.

– Я один в комнате.

Он опасался, что она не пойдет, постесняется подруг. Но она торопливо, с волнением, возбужденно, словно боялась куда‑то опоздать, выпила чашку чая и поднялась.

– Девочки, мы пошли…

Анохин отодвинул свою чашку и вскочил.

По коридору она шла впереди. Он, покачиваясь, следом. Перед глазами у него плыло, словно пил он сейчас не чай, а спирт. Сердце радостно и тревожно ныло.

Когда он закрыл дверь на ключ и повернулся к ней, она положила ему руки на плечи и долго вглядывалась в его лицо, удерживая от объятий. Потом неожиданно всхлипнула и ткнулась лбом в его грудь.

– Ты что?

– Я люблю тебя, – прошептала она.

Он легонько поднял ее голову пальцами за подбородок и потянулся губами к ее губам. Она закрыла глаза. Он прижимал к себе Зину, не чувствуя ни ее ни своего тела, не понимал, где находится, что с ним происходит. Он то ли падал с огромной высоты, то ли летел, то ли плыл, взлетая на гребень волны и ухая вниз. Очнулся, когда она отстранилась и тихонько прошептала:

– Мы сейчас упадем.

Он засмеялся:

– Меня ноги не держат.

– Иди сюда, – подвела она его к кровати и села на краешек.

Ночь пролетела мгновенно. Осталось от нее ощущение нестерпимого счастья, да кое‑какие подробности: всю ночь виден был в открытое окно фонарь, его выгнутый железный горб – стоял он, отвернувшись, и смотрел вниз, словно потерял что‑то под деревьями и теперь внимательно высматривал, искал. И казалось, на всю ночь застряла между пятиэтажными домами напротив, над темной верхушкой дерева бледная половинка луны, похожая на тонкий прозрачный ломоть арбуза.

 

9. Утро вечера мудренее

 

Утром Перелыгин сидел в своем кабинете, томился, ждал звонка бывшего редактора. В девять у Кузи будет Анохин, а до этого редактор должен непременно переговорить с Кузей. Стрелка часов еле ползла, будто подкрадывалась к цифре девять. Телефон молчал. Из коридора стали доноситься голоса, начали хлопать двери. Появлялись сотрудники. Девять! Чего он медлит? Неужто не звонил? Перелыгин нерешительно потянулся к телефонному аппарату. Едва он коснулся пальцами трубки, как телефон взорвался, как показалось Алексею. Он дернулся, вздрогнул всем телом, отдернул руку от аппарата, потом сразу же схватил трубку.

– Але, – выдохнул он.

– Ты?

– Я! Как? Звонил?

– Дело швах, – безнадежно вздохнул бывший редактор.

У Перелыгина опустилось все внутри, еле сдержался, чтобы не крикнуть от отчаяния: почему?