Расправа и расплата
– Кому звонил? – запнулся, растерялся Перелыгин. Спина похолодела у него, а на лбу испарины выступила. – Не знаю я никакого Долгова…
Виктор Борисович почувствовал, как дрогнул его голос, и улыбнулся.
– Дружочек, милый, голоском‑то владеть еще не умеете, хотя бы конфету за щеку положили, прежде чем звонить. И сейчас голосок дрожит. Видать, молод еще. Сколько вам лет?
– Двадцать пять, – неожиданно для себя послушно пролепетал Перелыгин.
– Понятно. Хочется редактором стать?
Алексей молчал. Трубка в руке его трепетала. Страстно хотелось ее бросить. Побитым взглядом глянул он на девушку, рабкора с завода «Электоприбор», которая показывала ему свою заметку.
– Станете вы редактором. И месяца не пройдет, как станете. Это я вам обещаю. А вы пообещайте забыть то, что вы мне сообщили, но прежде скажите, откуда вы взяли весь этот бред, в чьем воспаленном мозгу он родился?
– Погодите… сейчас… – Перелыгин опустил трубку и жалко улыбнулся девушке: – Серьезный разговор… подождите за дверью…
Девушка вышла, и Перелыгин поднял трубку.
– Анохин мне рассказал…
– Ясно… Пленочка, значит, существует?
– Зачем ему врать…
– Это да. Он ее в Москву хочет везти… А где она у него? Не сказал…
– В комнате, должно… Он думал, что так…
– Ну, все. Вам надо забыть об этом. Как станете редактором, мы еще встретимся не раз. Меня в обком работать приглашают. Это секрет пока, секрет, как другу говорю, ведь вы так представились… До скорой встречи!
Виктор Борисович усмехнулся, пробормотал задумчиво:
– Ну‑ну… – и улыбнулся Сарычеву. – Приятно с толковым человеком познакомиться. Ты узнай о нем побольше. Пресса нам нужна, ох как нужна. Видать, хороший человек, был бы еще умный. Трусоват, жаль, трусоват… А может, и к лучшему…
– Вы от нас действительно собираетесь?..
– Зовут, дружочек. Надо… Тебе только двадцать семь, а мне уже тридцать пять. Надо, пока зовут… но не позвали бы нас в другое место? Часа через два с половиной в Уварово вернется Анохин. Поделился с одним, может, поделиться с другим. Нужно заставить его молчать и немедленно изъять пленку, немедленно. Как все это сделать?
– Как? Просто…
Сарычев с каким‑то сладострастным удовлетворением узнал, что Анохин влез в эту историю и нетерпеливо ждал, когда Долгов даст команду убрать его. Уберет с большим удовольствием, чем Ачкасова. Тот был безвредный служака, дубоватый, а этот… этот… Даже в мыслях не хотелось Сарычеву связывать Анохина с Зиной. Этот хищник, рвет все из рук, прошляпишь, проглотит и не облизнется.
– Нет, трупов больше не надо. Шорох пойдет по городу. Как бы боком не вышло?
– Мы быстренько… никаких следов. Был и нету!
– Не подходит… розыск, шум… Думай! Сейчас нужно немедленно найти пленку. Сам поезжай, и тихо, тихо. Идеально, если никто не увидит тебя в общежитии.
– А ключи? Как открыть? Он же один живет.
– Да, – крякнул Виктор Борисович. – Без коменданта не обойтись. Пригрози, чтоб молчал. И действуй так, чтоб сам Анохин следов не заметил…
Сарычев все уголки облазил в комнате Анохина, десятки пленок просмотрел, но той, что нужно, не было. Каждую тряпку ощупал, а пузырек из‑под туши открутить не догадался. Хотя держал в руках. Взял, переставил, когда ящик стола выдвинул.
10. Мать
Анохин не собирался заезжать к матери по дороге из Тамбова. Но чем ближе подъезжал автобус к повороту на Ржаксу, тем сильнее становилось желание забежать на часок в деревню, увидеть мать, рассказать, похвастаться, что его переводят в Тамбов, и не просто в областную газету, об этом он еще мог мечтать, а сразу главным редактором. Такое он не мог представить себе даже в самых смелых мечтах. Иногда, по вечерам, думая о будущем, он видел себя в Москве известным журналистом, сотрудником центральной газеты. Как он переберется в столицу, не знал, считал, что проложит туда дорогу пером, своими статьями, очерками, а не через должность.
Анохин понимал, что, чтобы сделать карьеру, нужен человек, который должен тебя толкать, рекомендовать, пробивать дорогу. Таким человеком мог быть в Уварово только первый секретарь райкома партии. Но Анохин не обладал умением подольститься, услужить начальству, каким‑то образом войти в доверие и поддерживать это доверие постоянно. Ему не то, чтобы было противно это, просто он никогда не задумывался над этим и не собирался делать, старался хорошо работать, писать много и писать так, чтобы читатель не скользил глазами по строчкам его статьи, а переживал то, что он описывал. Когда так получалось, он с удовольствием слушал похвалы знакомых и коллег. Его уже опасались в Уварово, поговаривали, что лучше не попадаться к нему на перо, пропесочит, выставит на посмешище, потом моргай.
Когда показался поворот на Ржаксу, Анохин окончательно решил забежать к матери, порадовать ее. Она должна быть дома. Два урока сегодняшних уже провела. Теперь, скорее всего, на огороде полет картошку, если, конечно, не задержалась в школе. Анохин выскочил из автобуса, спустился по тропинке с грейдера к придорожной лесопосадке, прошел ее насквозь, вдыхая горьковатый запах листьев и травы и направился по проселочной дороге, тянувшейся по зеленому полю ржи.
Вдали виднелись крыши деревни среди зелени тополей и яблонь. Ветерок теплым дуновением шелестел молодыми стеблями ржи. Невидимый жаворонок сладко, томительно заливался где‑то в вышине, и казалось, что сам воздух поет, исходит счастьем, покоем, радостью. Хотелось закричать, запеть, броситься в рожь, упасть на спину. Анохин не сдержался бы, запел, так его распирало, но сзади слышались спокойные голоса знакомых женщин‑попутчиц. Подумалось, что они не поймут его, примут за сумасшедшего или пьяного.
На двери веранды висел замок. Анохин прошел мимо порога, двинулся через двор по тропинке на огород. Из‑за пышных молодых кустов вишен не видно – там ли мать или нет. Он открыл калитку, прошел сквозь кусты и увидел мать в белом платочке, чтоб голову не напекло, в сиреневом халате, который он привез ей из Москвы. Услышав стук калитки, мать, Ольга Михайловна, подняла голову, оперлась на тяпку, которой полола картошку, взглянула в его сторону и заговорила тревожно и радостно одновременно:
– Ой‑ой, Коля! Чтой‑то ты среди недели… Случилось что?
– Случилось, случилось! – сиял он, подходя. Обнял, хотя виделись всего три дня назад, в воскресенье. – Я из Тамбова. Заявление с Зиной подали. И еще одна новость…– отстранился он, глядя на мать. – Ни за что не угадаешь!
– Ну, говори, говори!
– Мне предложили стать главным редактором «Комсомольского знамени»! – выпалил он.
