Реквием по ушедшему лету
Знакомая картина, которую, я думаю, описывать уже нет необходимости, ведь вы и так с ней знакомы: улыбки прохожим, идущим куда‑то своим ходом, ловкие объезды столбов и бордюров, любимые треки, которые она могла слушать только летом, и короткие шорты, вечно слишком высоко задирающиеся от постоянного прокручивания педалей, стали ее незаменимыми спутниками уже излюбленной, хоть и сто раз заезженной дороги от дома до скейтпарка. Сегодня ей снова будет весело, хорошо и беззаботно!
Ханна опаздывала на встречу. Что ж, пускай хоть раз она придет позже Евы, вечно тратящей слишком много времени на вечерние сборы. Он уже, как всегда, был здесь и стоял в кругу каких‑то малолетних девочек. Ханна усмехнулась: что ж, нужно же и этим бедняжкам уделить хоть немного внимания. Однако ждать долго не пришлось, и Тим быстро подъехал, завидев девушку издалека.
– Привет. – он сел возле Ханны, закинув ее ноги себе на колени. – Такая ты красивая сегодня, я не могу. – и поцеловал в шею, но уже не так робко, как прежде – более дерзко и напористо, так, как ей это нравилось.
Ханна слегка засмущалась и опустила взгляд вниз, как бы ей ни хотелось полюбоваться искорками, бегающими в его глазах, когда он смотрел на нее.
– Спасибо… Ты тут как? Что расскажешь?
– Да этот Рома Зайцев придурок полнейший! Ему что‑то от меня вечно надо, хотя я ему напрямую говорю, чтобы больше не подходил ко мне.
– Тим, ну ты же знаешь, что у него уже мозги все высохли от всего, что он за свою жизнь употребил и продолжает употреблять! – рассмеялась она, отзываясь о их общем знакомом, предпринимавшем, кстати, не раз попытки ее поцеловать, когда Ханне было еще пятнадцать.
– Я же уже говорил, что не могу просто перестать со всеми общаться, и ты это прекрасно знаешь. Им всем от меня что‑то нужно, а я с этого получаю какую‑никакую выгоду и пару монет в карман. Без них порой тяжеловато приходится.
– Я понимаю. – сказала она. – И все же своди общение с такими, как он, на минимум. Ничего хорошего оно не приносит. Ну разве что иногда забавно за ними наблюдать.
– Нет, я бы вообще с ним не разговаривал. Он уж слишком отбитый. – зрачки поникши сверкнули и вновь вспыхнули, когда Тим снова заговорил о ней – Как ты у меня сегодня? С медалью теперь? – поцеловал он ее в макушку улыбаясь.
– Да, с медалью! Считай, что теперь у меня есть золотая открывашка для пива. – и Тим рассмеялся.
Сегодня было невыносимо душно, и в горле пересыхало. Возникло вновь желание смочить его чем‑нибудь далеко не безалкогольным, и Ханна этому желанию противиться не стала. Сигареты, алкоголь, куча мелькающих перед глазами подростков – да, вот она молодость семнадцатилетней девчонки, отнюдь не теряющая в ее глазах своей особенной, может быть, слегка пошловатой эстетики.
Ева разговаривает по телефону: конечно же, со своим. Пару недель назад они с подружками хорошенько выпили и не смогли сдержать Еву в желании написать своему бывшему парню… Вот к чему это приводит, и теперь по вечерам она стала все чаще убегать к нему, а Ханна – оставаться с Тимом вдвоем в парке и встречать с ним закат. Поначалу это немного огорчало ее, ведь сейчас ей больше не с кем поговорить по вечерам, за исключением его и его безбашенных дружков, с которыми она особо не хотела иметь ничего общего. Поэтому она все чаще стала брать с собой какую‑нибудь книжку, чтобы не скучать в промежутках, когда он оттачивал свои трюки. Что ж, надо же и полезным чем‑то иногда заниматься…
***
– «Ева, он меня задолбал со своими друзьями! Он про меня вообще похоже забыл…» – спустя полтора часа записала Ханна видеосообщение подружке далеко не трезвым, но очень обиженным голосом. – «Мы собирались поехать в десять, но теперь мы еще кого‑то ждем по его работе, а мне уже невыносимо скучно».
«Какой же он придурок!» – подумала она про себя. И чего только она с ним крутится? На этот вопрос она себе ответить не решалась…
В двенадцать они все же наконец выдвинулись. Луна чуть заметно пошла на убыль, но по‑прежнему сияла все так же ярко и отчетливо виднелась среди затерявшихся на ее фоне маленьких звезд. Она снова еле поспевает за ним, он – снова с бешеной силой давит на газ, желая ее подразнить. Впереди еще пару дел, нужно зачем‑то навестить его друга. Улица кипит, штормит, выводит и заводит, хочет догнать, приблизиться, но они все же куда проворнее и стремительнее! Чертовке их никогда не достигнуть!
Она снова в каком‑то полупотерянном сознании, он фотографирует ее возле неоновой вывески китайского ресторана, давно уже закрытого. Какие‑то заплутавшие переулки, Ханна просто смеется и едет за ним. Наушник снова предательски выпадает из уха, она его небрежно поправляет, смеется непонятно отчего и едет дальше. Ей наплевать на машины и огромные скорости, о которых настораживающе предупреждает ее встречный ветер. Ее вместе с велосипедом покачивает в сторону, она едет далеко небезопасно. Едет, и черт с ним, остальное неважно, правила на перегной! Главное не отставать!
***
– Почему листья такие настойчивые? – шепчет она ему на ухо, лежа на траве в каком‑то городском безлюдном парке.
– Какие листья, Ханна? – он ее обнимает, берет за руку, кладет ее себе на грудь. Она чувствует, как бьется его сердце…
– Да вот эти, что у нас над головой. О чем они нам шепчут? – голос ее становился все более расслабленным и спокойным. Чуть влажная трава дарила приятную прохладу и заставляла чувствовать себя живой. Она дотронулась ладонью до рядом стоящего дерева, почувствовав под ней в полной мере текстуру шершавой коры, словно пытаясь стать с ней одним целым. Оно чувствует ее… А ей так хорошо лежать с ним на холодной зелени, окутанной пеленой плавности, спокойствия и полнейшего безразличия к тому, что будет с ними через минуту. «Через минуту» не существует. Существует только сейчас, только эта маленькая‑маленькая доля секунды, в которой все и происходит. Эта доля кажется до прекрасного бесконечной…
***
– Тим, мне мама звонит! – в панике кричит она, при этом не способная сдержать себя от смеха. – Что мне ей сказать?
– Скажи, что ты… – но она не дает ему договорить, лишь сильнее цепляется за его руки, пытаясь найти в них спасение. И абсолютно по‑дурацки смеется! – Черт возьми, Ханна! Скажи, что у подружки задержалась.
– Я не могу. – и снова падает на траву, притягивая его к себе, улыбаясь. – Я не могу сейчас с ней поговорить, я скажу…скажу, что лежу сейчас в ванной, да! Замечательно! – и радостно начала строчить сообщение маме, не желая быть пойманной с этими ночными озорствами.
Тим поднял ее с земли и обнял, все же прошептав ей, чтобы она вела себя более прилично. Как будто она не старалась!
Мама ей, конечно, не поверила.
А времени, как такового, не существовало вообще. Они оба были счастливы настоящим и совсем не думали о будущем. Ханна смеялась, Тим улыбался ей в ответ, забавляясь, насколько сильный эффект оказывает на нее все происходящее. А она, кажется, наконец‑то жила, жила с ним, вдыхая сладкий воздух вперемешку с пряным дымом из трубки. В нем было все от сегодняшнего дня.
