Реквием по ушедшему лету

– «Я не знаю, ты видимо считаешь это нормальным – уезжать куда‑то в ночь и бросать меня одну, в то время как я еще и не совсем трезвая. Но для меня это абсолютно не нормально, мне очень неприятен был твой поступок. Я, конечно, понимаю, что ты очень общительный, и тебе постоянно хочется поболтать и с тем, и с другим, и я искренне очень рада, что вам наконец удалось увидеться с Катей, но все же это не должно быть так… Это, безусловно, твой выбор, что ж, пусть будет так». – написала она и погасила экран телефона. Сердце бешено билось внутри.

– «Я очень виноват, признаю. Не стоило мне вас бросать. Просто правда такой момент, что за два месяца впервые увиделись». – через секунду ответил он. – «Ханна, ну пожалуйста, простите меня».

– «Надеюсь, что вы замечательно провели время». – иронично подметила она. – «Я просто боюсь, что это далеко не последний такой момент».

– «Такого больше не будет, обещаю. Мы просто поболтали и посмотрели фильм» – и его словам она почему‑то поверила. – «Видишь ли», – продолжил он. – «тебе же на меня все равно в плане симпатии, а Кате я, возможно, нравлюсь. Вот и такой шанс подвернулся. Просто пойми меня, хоть я и виноват перед вами, мисс. Я что‑то так боялся, как вы доедете, все же хорошо?» – и в его словах она почувствовала небезразличие и искренность, и внутри что‑то вдруг вздрогнуло.

– «Я такого не говорила». – мгновенно ответила она на сообщение о симпатии, на секунду осознав, что она говорит сущую правду. Может быть, дело и вправду в том, что он ей небезразличен…

– «Как же я могу вам нравиться, я же полный придурок».

– «Придурок, но тусоваться с тобой прикольно» – ответила она. Ей точно нужно было время, чтобы разобраться с тем, что она сейчас чувствует.

– «Тогда придется нам тусоваться с вами, моя мисс, пить у вас чай и смотреть кино. А больше мне ничего и не нужно, если вы будете рядом».

– «Что ж, значит и вправду придется». – прижав телефон к груди, она упала на кровать.

И с тех пор он сильно изменился. В лучшую сторону.

***

– «Могу пригнать сегодня к вам вечерком, мисс. Что думаете?»

– «Ну пригоняй». – и вечером он уже был у нее.

Этим самым вечером, когда они сидели вместе во дворе, Ханне многое удалось узнать о нем. Было приятно, что человек этот оказался способным открыться ей и поведать о своей жизни, своем детстве. Этот разговор засел ей глубоко в голову, и впоследствии благодаря нему на многие мучащие ее вопросы нашлись хоть какие‑то ответы. Ханна была этому рада, хоть она и понимала, что он не сможет рассказать ей все о себе никогда.

Тим казался ей очень открытым человеком с сотнями и сотнями знакомых по всему городу, которых он то и дело встречал, когда они были вместе, но в то же время он был замкнутым и нелюдимым и радовался любой возможности остаться наедине с собой и своими мыслями. Она это принимала, но все же порой эти две стороны явно не могли в нем мирно ужиться, и одна время от времени душила другую.

Вечер был тихий и безлюдный. Фонари уже с несколько часов горели, погружая весь двор в полусонное состояние. Где‑то вдалеке еще мелькали люди, спешащие домой к любимым людям или терпкому одиночеству, доносился скрип шин об асфальт и редкий лай бродячих собак. Ханна и Тим сидели в обнимку, разглядывая что‑то на стенах дома напротив.

Разговоры сегодня об ушедшем, быть может, о наболевшем.

– В подростковом возрасте я сделал много чего, о чем сейчас жалею. Мне очень трудно сейчас с этим жить, и часто прошлое болезненно напоминает о себе. – начал он.

– Что, например?

– Отец ушел из семьи, когда я был еще совсем маленьким. Года четыре мне тогда было или даже меньше – уже не помню. У меня осталась только мама, а потом появился этот засранец отчим. Как сейчас помню, как он над ней издевался… и свои кулаки на его челюсти. – он провел ногтями по костяшкам, слегка вдавив их в кожу. – Поэтому с тех пор я редко бывал дома, а порой и вообще не бывал. Помню, было и такое, что приходилось спать на чердаке, лишь бы не видеть его противного лица.

– А с мамой у тебя какие отношения были?

– В том то и дело, что она была моим единственным родным человеком, но я этого тогда вообще не понимал. Я очень часто ее расстраивал, и мне было на это абсолютно все равно. Я ночевал у друзей, с которыми мы постоянно упарывались чем‑нибудь. Была даже история, как один чувак у нас чуть в квартире не умер от передозировки. Мы тогда были в такой растерянности, что у одного из моих друзей случилась паническая атака, и он лежал, согнувшись на полу, повторяя одну и ту же фразу и матерясь через каждое слово, потому что он сам еще был под веществами. Мы там все под ними были, но мне лучше всех удалось сохранить рассудок. Я вышел тогда в подъезд, закурил, начал думать, оценивать.

– Господи, какой ужас… – Ханна была поражена этой историей и тем, сколько всего выпало на долю этого парня, ведь сейчас он казался ей абсолютно адекватным человеком.

– Да, но по итогу тот чувак очнулся, захлебываясь в собственной рвоте. Ему свело ноги и все тело, и мы все вместе приводили его в состояние. Нам было лет по 15‑16, и тогда мы впервые чуть не столкнулись с человеческой смертью… Это было так страшно.

– Понимаю, какой это ужас. Нет, вернее не понимаю и даже представить не могу. – она даже не могла найти слов, чтобы что‑то сказать ему в ответ. Просто сидела и слушала, пытаясь все это представить.

– Да, тогда с препаратами было все очень просто, их было легко достать, что мы и делали. Да мы и сами что‑то варили, помнится мне. Все это продавали в аптеках.

– А я и не знала, что в моем городе может быть такое. Мне до этого никто ничего подобного и не рассказывал – я думала у нас тихо.

– Далеко нет. Тут много подводных камней, о которых мало кто знает, тем не менее, о них не стоит забывать. Сейчас, конечно, все намного спокойнее.

– И хорошо, что так.

– Да. – Тим достал сигарету. – И таких историй у нас было сколько! Лучше даже не вспоминать. Я бы хотел, чтобы этого всего со мной никогда не было. Это меняет сознание, ты становишься другим человеком и уже не можешь размышлять, как прежде. Это сложно объяснить, но просто это всегда будет с тобой, ты никогда этого не забудешь. Поэтому лучше никогда в жизни ничего не пробовать.

– То есть, тебя это сильно изменило?

– Еще как. После таких тусовок словно бошку сносит, и тебе хочется все больше и больше. Я начал ругаться с мамой еще чаще и драться с отчимом. А потом меня как‑то попросили последить за собакой на даче. Мне было 19. За день до этого я сильно с ней поссорился и не ночевал дома. Я ее ненавидел. Так вот, в тот вечер у нее случился инфаркт, и я не успел с ней попрощаться. Я не успел извиниться перед ней и сказать, что я был ужасным сыном. Я так сильно ее обидел, Ханна, и мне кажется, она никогда меня не простит. А ведь это был последний человек, который должен был быть мне самым родным, самым близким. И то, как я поступал, было просто омерзительным.

Ханна сидела и молчала, глядя в одну точку. Небо над головой затянулось свинцовыми тучами, и подул холодный ветер. Ей вдруг стало невыносимо плохо от его слов, а в глазах застыли слезы. Ей было очень жаль этого парня…