Рыжий клоун. Роман

Я протянул ему руку. Он пожал её обеими руками и убежал, шепнув на прощание, что удача мне обязательно улыбнется. Мне стало легче. Захотелось совершить что‑нибудь этакое, клоунское. Я громко свистнул, съехал вниз по перилам и толкнул ногой входную дверь. Стайка барышень разлетелась в разные стороны с оглушительным визгом. Я поклонился им и зашагал прочь.

– Всё. С Академиями покончено! – решил я.

– Может быть, тебе стоит попытать счастье ещё раз? – неуверенно спросила Лелэ.

– Ни за что, – отрезал Шарль. – Я всё понимаю с первого раза.

– Это уж точно, – улыбнулась она. – Такого смышленого ученика у нас с Бебэ никогда не было и не будет. Зачем нам новые ученики, если у нас есть Бенош?

– А почему у вас нет детей? – спросил он. Лелэ отмахнулась, схватила пустое ведро и выбежала из балаганчика.

– Ах, какой же я болван, забыл предупредить тебя, чтобы ты не заводил разговор о детях, – стукнул себя по лбу Бебэ. Прикрыл дверь, достал из сундука пачку пожелтевших фотографий, протянул Шарлю.

– Это Лелэ. Она была воздушной гимнасткой. Несравненная Мари Калиш – было написано на афишах, – голос Бебэ стал нежным, глаза увлажнились. – Танцы на проволоке, полёты под куполом цирка, головокружительные пируэты на трапеции… она блистала. Её любили. Ею любовались. Богатые кавалеры осыпали её цветами и драгоценными подарками. А она любила глупого рыжего клоуна Бебэ, который выходил на арену цирка в стоптанных башмаках и потрепанной одежде. Клоуна, которого никто не называл по имени. Никто, кроме Мари, не знал, что клоуна зовут Михаэль, – Бебэ сел на табурет напротив Шарля, вздохнул.

– У тебя красивое имя, – улыбнулся Шарль.

– Да. Лелэ оно тоже нравится. Но разговор сейчас не обо мне, а о ней, – он перешёл на шёпот. – Однажды в вагончике Лелэ появился богатый господин. Они долго о чём‑то беседовали, а потом он широко распахнул дверь и крикнул:

– Я это так не оставлю. Вы поплатитесь за свою дерзость. А через три дня Лелэ сорвалась с трапеции. Кто‑то перерезал страховочные ремни… – Бебэ поднялся, отвернулся к окну. Голос его стал глухим. – Мы думали, она не выживет. А она… – Бебэ повернулся, смахнул слезу. – Она утёрла всем нам носы. Лелэ – молодчина. Она – настоящий боец, герой. Вот только… она никогда не будет матерью. Мы постепенно свыклись с этим. Потом появился ты. Лелэ предложила считать тебя нашим сыном. Я согласился. Ты, Бенош, наш сын. Других детей у нас не будет. Всё, что есть у нас, мы готовы отдать тебе. Так что ты уж нас не подводи, сынок.

– Не подведу, Бебэ, – обняв его, сказал Шарль. Они спрятали фотографии в сундук и сели у окна.

– Скажи, Бебэ, а ты не думал о том, что страховку перерезал директор цирка, – спросил Шарль.

– Рудольф? Нет. Он слишком труслив, – покачал головой Бебэ. – К тому же он без ума влюблен в Мари. До сих пор влюблен. До сих пор без ума, – Бебэ рассмеялся. – Ты думал, я не знаю? Знаю. Я всё, всё, всё знаю, сынок. У нас с Мари нет секретов друг от друга.

– Я буду мыть полы, – громко сказала Лелэ, распахнув дверь. – Мне надоел ваш беспорядок.

– Дорогая, беспорядок в нашем балаганчике должен быть всегда, иначе он не сможет носить свое звонкое цирковое имя Балаганчик, – добродушным голосом проговорил Бебэ. – Оставь ведро, пойдём лучше бродить среди подсолнухов. Бенош, ты с нами?

– Нет, я останусь мыть полы. Не зря же Лелэ притащила это тяжёленное ведро, – сказал Шарль. Лелэ поцеловала его в лоб, подмигнула:

– Смотри не замочи барабан.

– А то что? – спросил Шарль, глянув на стоящий в углу пузатый барабан с отполированными палочками.

– А то прибегут гренадеры и заберут тебя с собой на бой, – ответила она, выходя.

Потом в балаганчике появились подсолнухи, которые стояли в ведре, источая сладковато‑пряный аромат. Бебэ вышелушивал семечки, нахваливая директора, выбравшего это замечательное место для циркового шатра. Где бы они ни бывали, поле подсолнухов словно следовало за ними. Шарль всегда видел подсолнухи в окно своего балаганчика. Всегда…

 

Лелэ выбрала для Шарля два костюма: светло‑фиолетовый и светло‑золотой. Приказала вначале примерить золотой.

– Да, – одобрительно кивнула, когда Шарль вышел из‑за ширмы. – Именно так должен выглядеть безумно влюбленный юноша.

– Ты считаешь, что я безумно влюблен в эту девочку? – нахмурился Шарль.

– Не безумно, – скрестив на груди руки, ответила она. – Но влюблен. Моя женская интуиция меня ни разу ещё не подводила. Скажешь, я не права?

– Симона мне нравится, – сказал Шарль. – Очень нравится, но… Она выросла у меня на глазах. Я играл с ней в куклы. Считал её сестрой. Да, да, да она – моя младшая сестра, которую я не имею права любить, как мужчина. Но… – Шарль развел руками, – беда в том, что я не могу совладать со своими чувствами, хотя честно пытаюсь от них избавиться.

– Беда не в этом, – покачала головой Лелэ. – А в том, что ты пытаешься уничтожить в себе самое лучшее, самое светлое, не задумываясь о том, что ты уничтожаешь себя. Зачем?

– Чтобы ни за кого, кроме себя, не отвечать, – ответил Шарль, повернувшись к зеркалу.

– Молодец, – похлопала его по плечу Лелэ. – Жить так, как ты, проще, беззаботнее. Но скажи, зачем тебе тогда этот костюм? Зачем ты собрался в дом банкира? Неужели, ты хочешь отшлепать бессовестную девчонку?

– Лелэ, ты всегда задаешь вопросы, которые заводят меня в тупик. Я теряюсь, не знаю, что ответить, – признался Шарль.

– Я готовлю тебя к неожиданностям, – улыбнулась она, щёлкнув его по носу. – Иди, не теряй драгоценных минут. Помни, ты – человек, достойный уважения. Даже Симона сказал, что многим обязана тебе, Шарль Бенош.

– Спасибо, Мари, – поцеловав ей руку, сказал Шарль. Она обняла его, подтолкнула к двери.

– Я за всё заплачу сама. Иди.

– Девочка Вас чем‑то огорчила?

– Какая девочка? – удивился Филипп.

– Алисия, – улыбнулась Оливия, подсказав молодому королю, о ком идёт речь.

 

СИМОНА

 

Привратник распахнул дверь, улыбнулся:

– Прошу‑с. Вас давно ждут‑с. Поднимайтесь наверх.

Слуга в дорогой ливрее поклонился, пропуская Шарля в зеркальную комнату‑зал со сверкающим паркетом.

– Рад вас видеть, господин клоун, – раздался сдержанно‑холодный голос. Банкир Шварц Штанцер отразился сразу в нескольких зеркальных коридорах. Шарль растерянно смотрел в отражения, не понимая, какое из них основное.