Рыжий клоун. Роман

Шарль поднялся. Мадам Ля Руж улыбнулась, поставила чашку, красиво сложила на коленях свои тонкие руки с длинными музыкальными пальцами.

– Я должен признаться вам, мадам Ля Руж, что Симона мне вовсе не сестра, – проговорил он, глядя сверху на улыбающуюся Аспазию. – Я назвался её кузеном для того, чтобы вы не прогнали меня из пансиона.

– Браво, мосье Шарль, – проговорила она. – Скажите, а вы не думали о том, что Симона, оставшаяся без родителей, может быть вашей сестрой? Вы ведь тоже выросли без родителей. Я права?

– Да, – ответил Шарль. – Я – круглый сирота. Моих родителей не стало задолго до рождения Симоны, поэтому отыскивать связи в нашем сиротстве было бы глупо.

– Было бы глупо, – повторила она, поднявшись. – Но, тем ни менее, связь между вами существует.

– Вы шутите? – растерянно улыбнулся Шарль. Симона подняла голову. Взгляд полный отчаяния. Ещё миг и слёзы польются из глаз.

– Аспазия не шутит, – перестав барабанить по столу, сказал Шварц.

– Симона, ты знала, знала об этом? – прошептал Шарль, побледнев. Она прикусила губу, отрицательно мотнула головой.

– Она не знала, – сказал Шварц, поднявшись. Симона осталась сидеть. Её тело, облаченное в траурно‑торжественное платье, напоминало памятник скорбящей. Шарлю показалось, что она окаменела. Слеза, текущая по щеке, говорила о том, что Симона живая, что для неё это сообщение такая же неожиданность, как и для него. Шарль опустился перед ней на колени, взял руки в свои, проговорил:

– Симона, не плачь, умоляю. Быть может, господин Шварц ошибается. В завещании твой отец ничего не говорит о нашем родстве. Он просто называет мое имя. Но Бенош – вовсе не фамилия. Это – мой сценический псевдоним. Я – рыжий клоун Бенош. Кроме имени Шарль и смутных детских воспоминаний у меня от родителей ничего не осталось.

– А как быть с родинкой в виде запятой на правом предплечье? – спросила Аспазия.

Шарль повернул голову, посмотрел на неё снизу вверх, спросил:

– Откуда вы знаете?

– Джордж Стовассер рассказывал мне, – ответила она и глянула на Шварца. – Пора показать им письмо Джорджа. Проводите их в кабинет. Я больше не могу наблюдать за тем, что здесь происходит, – она повернулась и, шурша своей шоколадной атласной юбкой, удалилась.

– Пойдёмте в кабинет, – сказал банкир, взяв Симону за руку. Шарль пошёл следом.

– Когда я говорил Лелэ о том, что отношусь к Симоне, как к младшей сестре, – думал он, – я пытался скорее убедить себя, а не её, что так оно и есть. Но сейчас, когда нам приписывают родство, я вне себя от ужаса. Я раздавлен осознанием того, что безумно влюблен в собственную сестру. Я только сейчас понял, что все мои чувства настоящие. Настоящие! Смогу ли я когда‑нибудь испытать что‑то подобное, или у меня возникнет боязнь нового разочарования? Зачем любить, зачем? Офелия у принца одна – Симона Стовассер. Но…

– Проходите. Присаживайтесь, – сказал Шварц, распахивая двери кабинета.

Шарль вошёл, осмотрелся. Вдоль стен от пола до потолка – книжные шкафы со стеклянными дверцами. Большой кожаный диван. Напротив неполированный письменный стол с одним большим ящиком, из которого Шварц достал папку с гербом. Водрузил на нос пенсне, откашлялся, прочёл:

– Дорогие дети! – посмотрел на Симону и Шарля, сидящих на краю глубокого дивана, усмехнулся. – Вы похожи на испуганных птенцов, выпавших из гнезда.

– Мы похожи на узников, ждущих смертного приговора, – проговорил Шарль, крепко сжав руку Симоны.

– Люблю, – прошептала она и закрыла глаза.

– Дорогие дети, я рад, что вы нашли друг друга! – весело воскликнул Шварц. А Шарль почувствовал, как к горлу подкатился комок, и захотелось разрыдаться. Впервые за много лет, ему хотелось кричать от боли и отчаяния. Но он сидел на диване, немигая смотрел на книги за спиной банкира, слушал. Ждал, когда же прозвучит приговор, когда опустится гильотина.

– Симона, рядом с тобой сидит мальчик, которого ты, пятилетняя, хотела спасти, – Шварц улыбнулся, посмотрел на Симону. Она открыла глаза, задумалась, припоминая, кивнула.

– Помнишь, мы зашли в цирк Шапито на окраине города, – голос Шварца зазвучал бодрее. – Сначала под куполом летали гимнасты, а потом вышли клоуны, рыжий и белый. Они вывели на арену мальчика и принялись заталкивать его в пушку вместо снаряда. Ты схватила меня за руку и потребовала:

– Папа, спаси его! Спаси его немедленно.

– Погоди, – обняв тебя за плечи, проговорил я. – Это цирк, дорогая, с мальчиком ничего плохого не случится, вот увидишь.

– С ним уже случилось плохое, – нахмурилась ты. – Зачем он здесь, а не в гимназии, как кузен Лео? Где его родители? Почему они позволяют мальчику пропускать занятия?

– Наверное, его родители тоже работают в цирке, – предположил я. В это время грянул выстрел, пушка развалилась, на публику посыпались разноцветные бумажные звездочки. Мальчик поклонился и убежал за кулисы вместе с клоунами.

– Папа, прошу тебя, спаси его, – прошептала ты, глядя на меня полными слёз глазами.

– Симона, этот мальчик счастлив. Ты же видела, как он радостно улыбался, – сказал я.

– Прошу тебя, папа, – еле слышно вымолвила ты. – Я знаю, знаю, что ему нужна помощь.

– Ну, хорошо, – пожав твою руку, сказал я. – Мы спасем твоего мальчика.

Я усадил тебя в ландо, а сам пошёл к директору цирка.

– Как зовут мальчика, помощника клоунов? – спросил я, представившись.

– Бенош, – ответил он. – Этот мальчик не так мал, как вам показалось. Ему уже пятнадцать. Он подает большие надежды. В новой программе у него будет свой номер. Он станет самым юным рыжим клоуном.

– Скажите, а Бенош – это имя мальчика?

– Нет, нет, его зовут Шарль, – улыбнулся директор. – Бенош – это сценический псевдоним, который придумали клоуны.

– А кто родители этого мальчика? – поинтересовался я.

– Он сирота, – проговорил директор.

– Мальчик‑сирота по имени Шарль, – задумчиво проговорил я и поднялся. – Господин директор, могу я попросить вас об одном одолжении? – он вытянулся в струну. Я положил на стол несколько крупных купюр и сказал:

– Я буду поддерживать ваш цирк, а вы маленького клоуна. Пусть он не меняет свой сценический псевдоним. Пусть он всем представляется – Шарль Бенош.

– Обещаю, что в новой программе, мы так и объявим: рыжий клоун – Шарль Бенош! – пообещал директор. Я поклонился и вышел.

На улице меня чуть не сбил с ног вихрастый паренек. Он удирал от толстой девочки, которая кричала что‑то грубое ему в спину.