Рыжий клоун. Роман
У вас, душа моя, довольно кроткий нрав.
Коралловые губки. Тонкий стан…
О, старый шут, какой же ты болван!
Перед тобою не простая дева, в твой балаган явилась – Ко‑ро‑ле‑ва!
Шарль стукнул себя ладонью по лбу. Поднялся, поклонился. Глядя на Симону снизу вверх, проговорил:
– Прошу вас, Ваша Светлость,
Мне простить сей беспорядок.
Я готов пустить своё богатство по ветру сейчас,
Чтоб вы остались в балаганчике на час, а если повезет,
На день иль два… Я вижу, вас смешат мои слова.
Готов я Королеве услужить.
Готов сто лет её смешить, смешить…
Шарль нацепил на голову рыжий парик и заливисто рассмеялся. Симона покачала головой, проговорила грустным голосом:
– Смотреть на твои кривляния мне не смешно. Мне обидно, обидно, обидно… Ты, Шарль, замечательный, умнейший человек, талантливый актер, неужели ты решил провести всю свою жизнь в этом скрипучем ящике с красивым названием – цирковой балаганчик. Не балаганчик, балаганище.
Шарль усмехнулся:
– Ты первая употребила превосходную степень, описывая моё скромное жилище. Меня распирает чувство гордости. Я сейчас просто лопну от собственной значимости и важности, – он надул щёки. – Я лопну, а ты, Симона, будешь оплакивать великого актёра, непревзойдённого рыжего клоуна, гениального…
– Шута, глупо прожившего свою жизнь, – закончила его тираду Симона.
– Шарль, твой выход! – закричал распорядитель цирка.
– Меня зовут, – поправив парик, сказал Шарль. – Позвольте вас покинуть ненадолго.
Не исчезайте, об одном могу просить.
Надеюсь, вы сумеете простить
Мне все сии дурацкие кривлянья?
Прошу, останьтесь у окошка изваяньем.
А я вернусь и напишу портрет:
Окно, подсолнухи, небесный свет и дама…
– Шарль, поспеши, к концу идет программа, – стукнул в дверь распорядитель.
– Лечу‑у‑у, – воскликнул Шарль, шагнул за дверь, остановился. – Не исчезай, Симона. Жди. Я мигом… Мигом я вернусь… – долетел издали его голос. Уже не его голос, а голос рыжего клоуна, веселящего публику.
Симона взяла белый лист, и написала:
«Милый, милый, Шарль! Прости. Я вынуждена уйти. Да, да, да уйти, несмотря на всё, что ты для меня сделал… Из‑за того, что ты для меня сделал. Ради тебя, ради себя, ради НАС, Шарль.
Я понимаю, балаган – твоя жизнь, твоя работа, дающая тебе возможность жить… не жить, существовать. Лицедейство, шутовство настолько впиталось в твою кожу, проникло в кровь, в разум, что… (пожалуйста, придумай дальше сам, у тебя это лучше получится). Знаю, ты станешь укорять меня, говорить, что прежде меня забавляли твои трюки, веселил клоунский смех. Да, ты прав. Прежде мне было весело, потому что я была маленькой. А теперь, я выросла, Шарль. Теперь я – взрослая, умная, хорошо воспитанная девушка, которая не желает тратить свою жизнь, свою молодость на то, чтобы проверять входные билеты… Мне жаль, что я говорю тебе об этом, а не ты – мне.
Шарль, ты – мудрый человек, учивший меня не бояться трудностей, сам пасуешь перед ними. Почему? Потом, когда мы встретимся в следующий раз, ты ответишь на этот вопрос мне. Себе можешь ответить сию же минуту…
Итак. Я ухожу ради тебя, Шарль. Мой на первый взгляд необдуманный поступок на самом деле продуман до мелочей (у меня был превосходный учитель!). Я покидаю тебя, Шарль, зная, что ты не оставишь такую дерзость безнаказанной.
Симона.
P.S. Ах, прости… Чтобы тебе не было обидно, горько, больно (по‑моему, в твоей душе ещё есть такие чувства, ещё остались такие не шутовские переживания)…
Так вот, чтобы твоё сердце не разорвалось от отчаяния, я шепчу тебе четыре слова, которые ты так давно хотел от меня услышать. Знаю, что это так, что это мне не показалось, что в тот момент ты не играл, иначе… иначе… мне придётся умереть от горя и отчаяния, потому что, потому, что… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ШАРЛЬ!
Я ухожу ради нас, ради… (придумай финал моего письма сам, пожалуйста…)»
– Успех, успех, успех! Такой бури аплодисментов никогда ещё не было в нашем цирке. Симона, ты слышишь, настал сезон рыжего клоуна! – крикнул Шарль, распахивая дверь балаганчика. Цветы, которые он держал в руках, медленно полетели на пол. За ними парик, большой красный клоунский нос.
– Симона, ты где? – растерянно проговорил Шарль, понимая, что произошло непоправимое. – Неужели ты ушла, Симона?
Взгляд наткнулся на листок, исписанный ровным почерком.
– Чёрные буквы на белом листе – это начало финала, – проговорил Шарль, замерев в дверном проёме. – Чёрные буквы вместо тебя – это так мало, так мало…
Мне, упустившему сказку, мечту, разве дождаться покоя?
Должен я снова бежать за тобой, чтоб повстречаться с мечтою…
Шарль уселся на ступени, скрестил на груди руки и, сквозь прищуренные веки, принялся наблюдать за привычной суетой цирковых актеров. Мысли его были далеко в прошлом, в том дне, когда он впервые увидел Симону…
Девочка с огромными вишневыми бантами сидела во втором ряду. Почему он обратил на неё внимание и пригласил на арену вместо неуклюжей дочери директора цирка Матильды? Наверное, так было угодно провидению.
– Вы хотите, чтобы я вам помогла? – воскликнула девочка из второго ряда.
