Самые обычные люди?
– Только ошейником. Больше ничего… А эффект? Да не было никакого эффекта. Ну и, в общем‑то, продолжалось всё такого плана. И всегда во мне, опять‑таки повторяюсь, боролись два человека. В принципе, учился неплохо, не обижал девочек, но во всяких таких проделках участвовал постоянно. За компанию ходил в ДК ГУВД[1] на дискотеки. А дискотеки там посещали только с одной целью – нужно было кому‑нибудь обязательно набить морду. И ходили туда только за этим. Потом все окончили восьмой класс. Тогда была десятилетка, но ни о каком девятом для меня речь, конечно, не шла. Хотя по успеваемости я в общем‑то мог бы. И опять‑таки, все друзья‑товарищи решили поступать в ПТУ № 40 на металлообработчиков. Откуда они взяли эту идею? Почему именно на металлообработчиков? По‑моему, их туда, дураков, водили на экскурсию, а меня не водили, и они просто больше другого адреса не знали. Тем более, это было относительно неблизко от нас. Не другой конец Москвы, но тем не менее. Хотя я‑то собирался в техникум, потому что занимался боксом в «Трудовых резервах». Я тогда побывал на дне открытых дверей в Нагатино – там техникум и рядом 101‑е ПТУ – речников готовили. Только в техникуме готовили лоцманов и капитанов, или каких‑то механиков, а в ПТУ – матросов. И вот на этом дне открытых дверей все пошли в спортзал. Я с собой взял форму, подошёл к тренеру и сказал, что я тоже занимаюсь. Он говорит: «А где?» – Я говорю, там‑то, там‑то. Он: «А у кого?» – Я: «У этого, этого». Он: «О! Всё, парень, считай, ты зачислен». И я фактически – ну да, ездить в Нагатино далеко было – но я уже одной ногой там был, из‑за того, что занимался боксом в «Трудовых резервах». Я уже мог быть в техникуме. То есть на ступень выше по образованию. Но мозгов же не было напрочь! Нет, все идем в 40‑е – «Вован, а ты с нами?» – «Конечно, я с вами!» – Приходим, естественно, всех туда зачисляют. А это фрезеровщики и токари какие‑то, слесари. Девочек не было, потому что они не шли на эти специальности. А потом мы ещё узнали, что в это училище брали детей из коррекционных школ – ну, у кого плохо с головой. То есть контингент подобрался ещё круче, чем можно было себе представить. Соответственно, мы были из нормальной школы, но плохо с головой у нас тоже было. И, несмотря на это всё, всех моих друзей к концу первого курса умудрились выгнать оттуда. За что, я не помню. А меня не выгнали. То ли я прогулял какое‑то мероприятие, из‑за которого выгнали, то ли ещё что‑то, в общем, случайно я остался. А раз друзей выгнали, а мне что там делать? И тут мама или кто‑то еще узнал, что, оказывается, есть такая форма обучения: один год учишься профессии, а потом все остальные, сколько нужно, доучиваешься в шараге[2]. Работаешь и доучиваешься. Я быстренько забрал документы из этого 40‑го ПТУ и отвез их в 12‑е, в котором не было среднего образования. Учебный год уже закончился. Я прихожу, сидит мастер: «Чего пришел?» – Я говорю: «Я с 40‑го училища, хотел бы пойти работать, ситуация такая, нужны деньги», трали‑вали. Он: «Так. По условиям экзамена ты должен мне сдать практику». Я говорю: «Хорошо». Он меня подводит к станку, даёт чертёж, даёт какую‑то болванку: «Ты должен её выточить». Он отдал и ушёл. Ну… Я как умел, так и выточил. Наверное, как в анекдоте, в котором чего ни делай, всё равно получается танк. Полтора часа я с этим фрезерным станком возился – а это достаточно опасное производство. Я сам с ним мучился, какие‑то фрезы искал, менял их, ставил, вымерял – я старался! В тот момент во мне второй я рулил, который грибочек поливает. Я хотел! Но получился, сука, танк! Потому что я не умел! Меня никто не учил! Мастер повертел эту болванку, кинул её в угол и говорит: «Через неделю за документами придёшь». Я говорю: «В смысле?» – Он говорит: «Что – в смысле? За дипломом об окончании». Я говорю: «А дальше что?» – Он: «А дальше – завод «Рассвет», в отдел кадров, с документами». Я через неделю пришёл, получил диплом об окончании этого ПТУ и пошёл на Московский машиностроительный завод «Рассвет», проходная которого находилась около Краснопресненских бань. В отделе кадров, видимо, я был не один такой, меня как‑то совершенно автоматом зачислили в слесарный цех, где работали такие же фрезеровщики и токари. На работу надо было к шести тридцати утра, что меня жутко бесило. Надо было ехать с Лесной улицы на 18‑м троллейбусе, до станции метро «Улица 1905 года», ну и пешком к этой проходной. В шесть тридцать нужно было нажать на кнопочку со своей циферкой, и с обратной стороны вылетал твой пропуск. Этот пропуск брал ВОХРовец[3], сверял фотографию и тебя пропускал. Если ты опаздывал, это заносилось в книгу и чего‑то тебя лишали. А поскольку мне даже ещё не было шестнадцати лет, я должен был работать сокращённый рабочий день, до обеда, который начинался часов в одиннадцать. И на этом заводе я бил баклуши… Расскажу, почему я обязан был бить баклуши на заводе. С работы я приходил в двенадцать часов. Остальные тоже кто откуда сползался, и мы старались вечера проводить вместе. И однажды кто‑то сказал: «Поехали к Диме Матвееву в гости». А в тот момент они разъехались с отчимом, и мать с Димой выменяли себе однушку в Кузьминках. И мы туда очень любили ездить, потому что мама либо просто не обращала на нас внимание, либо тихо спала в кресле‑качалке, либо её не было дома. И тут мы поехали весёлой компанией, и откуда‑то было два новых парня и какие‑то две новые девчонки. Как обычно, запершись в комнате, мы вылакали какого‑то портвейна. А возраст – пятнадцать лет, гормоны играют, и тут одна из девушек, наиболее симпатичная, не помню, как звали – и слава богу, наверное, говорит: «А чего вы, без машины, что ли?» – Мы: «В смысле?» – Она: «Ну не знаю, у некоторых в таком возрасте уже есть машины». В общем, как‑то она задела нас с этими машинами. И я в первых рядах, ещё с каким‑то отмороженным таким же, вышли и начали вскрывать машины.
– То есть фактически «на слабо» она вас взяла? – иронично прокомментировал Молчун.
[1] ДК – Дом Культуры Главного управления внутренних дел.
[2] Шарага – ШРМ, Школа рабочей молодёжи (сленг).
[3] ВОХР – военизированная охрана.
