Самые обычные люди?
Головокружение и падение не исчезли. Чугун в голове сформировался в колокол приличных размеров и методично бился об мозг. Рука потянулась к затылку и непроизвольно отдернулась, нащупав крупную гематому. Судя по всему, на ногах, спереди, выше коленей, разместились её подружки.
Возня за спиной преобразовалась в одного из амбалов, который поставил рядом с коляской небольшой пластиковый столик и одноразовый стакан с водой на него. Затем звук двух погружающихся в дерматиновые кресла крупных тел – и тишина. Наверное, тишина. Звонарь в голове мужчины без устали раскачивал тяжёлый колокол.
Спустя пару минут сзади послышались звуки открывающейся и закрывающейся двери, шаги, и за столом перед пациентом появился пожилой доктор – да, настоящий классический доктор: белый халат, очки, маска, уложенные седые волосы, внимательный взгляд поверх очков. Он некоторое время раскладывал перед собой какие‑то бумаги, доставая их из принесённой с собой папки, и наконец спросил:
– Владимир Викторович, как себя чувствуете?
– А, блин, точно! – пронеслось в голове Довганика. Проблема самоидентификации резко исчезла, освободив место для мысленного вопроса: «Какого хрена со мной происходит?».
– Меня зовут Авдеев Николай Сергеевич, – продолжил доктор, – Мне поручено провести судебно‑психиатрическую экспертизу обвиняемого – это, соответственно, вы, – по факту причинения вреда здоровью гражданки Довганик.
Володя молча выпучил на Авдеева глаза, недоуменно пытаясь собрать мысли в кучу.
– Могу предположить, что у вас может присутствовать частичная амнезия из‑за травмы головы, – Николай Сергеевич сделал паузу, наблюдая за реакцией пациента и добавил: – Вас машина сбила, не сильно, но вы при падении ударились головой об асфальт.
– Я… не помню этого, – выдавил из себя Владимир.
– Я не уполномочен вдаваться в детали инкриминируемого вам преступления – дождитесь визита следователя. Однако кратко, простым языком, чтобы вам и нам было немного проще: предполагается, что вы, по мнению очевидцев, в неадекватном состоянии на улице избили свою жену, а затем выбежали на проезжую часть, где и попали под машину.
Володя застыл, лихорадочно пытаясь сфокусироваться и взять себя в руки. Он машинально среагировал на предложение доктора выпить воды, залпом опустошив стакан. Сзади зашевелился кто‑то из амбалов и вновь наполнил стакан водой.
– Владимир Викторович, – вновь продолжил Авдеев, – У меня такое предложение. Мы с вами спокойно, аккуратно занимаемся проведением экспертизы и анализом состояния вашей памяти. От вас не требуется ничего подписывать, в чём‑то сознаваться – это меня не касается, потом решите всё со следователем. Просто расскажете мне о себе, ну не знаю, хоть с момента рождения. Мы будем двигаться шаг за шагом, увидим, где у вас пробелы, потренируем память повышенной нагрузкой, глядишь, и вернём её в исходное состояние. Я попутно соберу сведения для ответов на вопросы, поставленные передо мной следствием.
Вова обдумывал услышанное. Он абсолютно ничего не мог вспомнить ни про избиение жены, ни про попадание под машину. Проблема была в том, что произойти такое реально могло. Приступы ярости охватывали его регулярно, правда, как правило, дома – пробитые двери, стены и шрамы на кулаках остались тому свидетельствами. Навязчивое чувство даже пока не страха, скорее – тревожности, внутренней неконтролируемой вибрации, наполнило всё тело. Беззащитность… Такая детская беззащитность перед опасностью. Нет воспоминаний, значит, нет и возможности сформировать какую‑то свою версию событий. Весь накопленный опыт мирно лежит в мусорном ведре. Да, сейчас именно так.
Однако пока никакой угрозы Владимир в предложении доктора не увидел. – Посижу, порассказываю ему свои истории, потяну время, а там видно будет, – размышлял он. – Да, надо тянуть время. Надо вспомнить.
– Хорошо, давайте попробуем. С чего начать?
– Ну, у нас же тренировка памяти. Давайте как можно дальше. Детство, родители – первое, что придет в голову. Может, какой‑то случай запоминающийся. В первую очередь, конечно, всё, что касается непосредственно вас и происходило именно с вами.
– Родители… Насколько я помню и сейчас понимаю, это были два совершенно разных человека. Например, характеризующий такой случай. Мама как‑то затащила папу в театр и потом все всю жизнь со смехом это вспоминали. Потому что сначала он сожрал билеты на нервной почве. Вернее, как? Сидел в зале, делать ему было нечего, и он потихоньку кусал билеты. И в конце концов их полностью съел. Потом, когда билеты он съел, он стал бегать в буфет. Понятно, что там что‑то наливали тогда, в свободной продаже. В конце концов, когда он угомонился, и мама усадила его на место, он уснул.
Вова рассказывал, погружаясь в воспоминания, и неожиданно почувствовал, что под звук его собственного голоса как будто исчезает уже привычное чувство падения, замедляется вращение стен, столов и докторов. Даже колокол замедлил раскачивание. Постепенно затихал его тяжёлый низкий гул – звонарь присел на деревянную скамейку и, подперев подбородок рукой, внимательно слушал историю.
– Вот таким человеком был отец. С тяжёлым характером. С ним очень тяжело было сойтись кому‑то постороннему. И свои даже незначительные поступки он превращал в такое… подобие подвигов. Хотя на самом деле человек непростую жизнь прожил. Далеко не простую. Тяжёлую. В семье с мамой у них не очень ладилось, особенно в последнее время. Но что я помню – именно меня обожали все. Обожали – «от слова совсем». Мама своей интеллигентной любовью и опекой, прям с малых лет. И отец, как мог, выражал всяческую ласку и заботу. И поэтому я рос достаточно избалованным ребёнком. Какого‑то сверхдостатка у нас в семье не было, но ребенок я был избалованный, потому что меня всегда ограждали, как говорится, от всякого геморроя[1]. Все со мной носились, как с писаной торбой – и, кстати, это продолжалось вплоть до начала моего пубертатного периода[2]. Жили мы сначала на Маяковке, с бабушкой, дедушкой и прабабушкой, а потом переехали в Тушино, на бульвар Яна Райниса.
Глава четвертая
Пятилетний Вовочка играл на балконе десятого этажа их двенадцатиэтажного блочного дома. Точнее, как играл? Скорее пытался чем‑то себя занять. Рядом, в комнате, спал отец, и активность сына осуществлялась по принципу «не разбуди». Внизу, вдоль проезжей части бульвара Яна Райниса, рабочие монтировали провода для семидесятого троллейбуса, который с 1976‑го года, в течение сорока четырёх лет, будет возить пассажиров из Братцево до Белорусского вокзала. На соседнем балконе – по сути общем на две квартиры, разделенным тонкой перегородкой – появился соседский пацан, ровесник Вовочки. Высунув головы, они принялись тихонько болтать, наблюдая за рабочими внизу. Скука и творческая активность мальчишек подсказали им увлекательное занятие. Требовалось плюнуть на внешнюю сторону балкона и, пока плевок сползает, достать его. В очередной раз Вова плюнул и перевесился через балконное ограждение…
[1] Геморрой, гемор – в данном случае – проблема (сленг).
[2] Пубертатный период – процесс изменений в организме подростка, вследствие которых он становится взрослым.
