Самые обычные люди?
– Были ещё истории, связанные с гашишекурением. У меня в роте был парень по фамилии Гольдман, из поволжских немцев. Он был очень большой любитель покурить и сделать какие‑нибудь штуки из этого. А в том регионе этого говна росло как грязи. Он находил кусты – а я до этого в жизни не знал, как конопля выглядит. Мы с ним идём, он раз к забору – и давай натирать. И натирает, и натирает. Я говорю: «Ты чего делаешь?» – Он: «Да подожди ты». Раз, раз, раз. – «Дай папиросу». И я пристрастился к этому делу. Ну не пристрастился, нет. Сейчас я не стал бы курить – не мой кайф, что называется. Но там… Там любой кайф был мой. И у меня в голове опять Озанянц, блин – это же надо поставить на поток! В общем, в кармане всегда у каждого было что покурить. Ещё Гольдман один раз сделал какое‑то жуткое жидкое варево – я его потом чуть не убил за это. Он нашёл где‑то в поле торчащие кусты, которые, естественно, до него на фиг никому не нужны были, ободрал их, притащил и что‑то сварил. Получилось такое… Ну какая‑то жижа. И всем, сколько нас было, по полкружечки налил. Но тут дозу, видимо, очень сложно рассчитать. Мы выпили. Соответственно, пока это дошло до желудка, потом до мозгов – прошло какое‑то время. Нам уже пора с работы сниматься. А работали мы в то время за семьдесят километров от части, в деревне Саватеевка. Тогда была программа – мы сельским жителям строили кирпичные дома. И мы сели в автобус, а ехать через горы. Реально сопки, горы…
В автобусе было холодно. Действительно холодно. Замёрзшие стёкла покрыты замысловатыми узорами, в тот день казавшимися какими‑то особенно красивыми. Совершенно отчётливо видны были фигуры – вот зайчик, вот кошечка и слоник рядом с ней. Кенгуру и белый медведь.
Вдруг – резкий крик сзади. Володя обернулся и увидел своего товарища, который с лицом, искажённым от ужаса, отпрянул от окна и полез куда‑то вниз, под сиденье. Что там?! Хочется посмотреть туда, за окно. Надо растопить этот лёд – руками, дыханием. Что там?!
Приложить ладошки – почему удаляется окно? Нет, всё равно надо попытаться! Руки вытягиваются, удлиняются, провисая, как верёвки – напрячь мышцы – какими руки могут быть длинными! Наконец‑то холод стекла обжёг кожу! Что это? Зайчики, слоники и кенгуру прыснули врассыпную из‑под пальцев, словно стайка птиц, которых спугнул расшалившийся щенок. Кошки запрыгнули на руку и побежали к плечам, царапая одежду острыми коготками. Вот они уже возле лица, запрыгивают на голову и прячутся в волосах!
Распуганный зверинец разбежался, полностью очистив стекло. Да! Надо посмотреть, узнать. Рядом истерический смех! Кто же так ржёт?! Плевать – здесь что‑то гораздо важнее! Что‑то очень опасное?!
Пропасть! Колёса на самом краю, веером выбивают мелкие камни, улетающие в бесконечность. Бездонная узкая полоса, а за ней вертикальные стены, уходящие к облакам. Откуда‑то сверху летят огромные валуны и падают прямо перед мордой автобуса. Водила уворачивается в последнюю секунду, в салоне всех трясёт и швыряет. Как бы не вылететь через окно! Как же страшно! Да, надо вниз, под сиденье, держаться, держаться – как можно крепче…
– Ну, в общем, я никогда не пробовал ЛСД[1] или ещё что‑то такое, но вот это был просто передоз конкретный. Я не могу передать, что происходило в автобусе! Это надо пережить! Точнее наоборот – никому не пожелаю… Когда мы приехали, нас всех рвало, мы были зелёные, нас всех попытались довести до медсанчасти. По дороге мы подышали свежим воздухом, видимо, время прошло, и мы дошли туда вполне вменяемые. Потом эта падла Гольдман испёк какие‑то лепёшки – тоже с коноплёй, и дал мне, как лучшему другу, потому что я его пускал греться в растворную станцию. И мы сожрали с ним по половине. Потом нам захотелось есть. Ну, действие, как обычного каннабиса[2] – хочется кушать. Мы пошли искать еду, зашли в магазин. Тут стоит бабушка: «Ой, солдатики, есть, наверное, хотите?» – Мы: «Дааа!» – «Ну пойдёмте, у меня тоже внучок служит». Привела домой, даёт кусок сала и буханку хлеба. Мы заходим в станцию, закрываемся изнутри, а резать нечем, нет ножа. Но есть пила! И мы начинаем это сало пилить – пилить ножовкой по дереву! И булку хлеба тоже пилить. Получаются куски по полтора‑два сантиметра толщиной, и мы их запихиваем в рот и жрём! А бригадиром тогда – Никиты не было, где‑то он был в другом месте – была девушка. Молодая, красивая, только‑только закончила, видимо, строительный институт. Она даже по стройке всегда ходила в таком бежевом пальто, с меховым красивым воротником, может, из песца, и в шапочке такой. И она культурная была. И тут она решила зайти в станцию. Потому что станция молотит, фигачит, раствор не идёт, всё застыло, но кто‑то внутри есть. А в двери окошко. Она заглядывает и видит, что два чувака, у которых на пружинках болтаются глаза, пилят сало и пихают его в рот. Она постучалась, а потом рассказывала: «Как только я начала стучаться, вот эти две рожи куда‑то пропали тут же. Растворились». Там нельзя раствориться, но мы растворились. Не знаю, кто‑то под насос, кто‑то ещё куда‑то. Потому что нам показалось – это уже мои впечатления – что мы‑то не в растворной станции, а едем на поезде, едем домой, и кто‑то вышел на ходу, и сейчас чья‑то очередь из нас выходить и прыгать. И поэтому мы старались прятаться… Мы с Гольдманом потом и самогон гнали, и на ножах дрались – чего только в этой Саватеевке не было. Потом Гольдман ещё раз сделал лепёшки, а мне нужно было ехать с крановщиком – были такие краны на базе МАЗа 500‑го. Ехать из Саватеевки в Ангарск, на объект, где тоже работали наши – строили роддом Ангарский, самый большой тогда и самый новый. Ну я в дорожку, Гольдман: «На». Я съел. В общем, водила чертыхался так! Ехать‑то семьдесят километров, а он едет сорок кэ‑мэ в час, а в горку десять кэ‑мэ в час. Водила меня хотел в тайге выбросить! Потому что я вешался ему на шею, я его обнимал, я цеплялся за руль, пытался нажимать педали, дико хохотал, пытался выйти на ходу. В общем, исполнял такое! И когда мы приехали… А на том объекте нас встречал Антоха Вознесенский. Он говорит: «Пойдем раскуримся?» – Я говорю: «Какое раскуримся? Я от прошлого ещё не очухался!» – Ну вот…
Глава четвертая
Иван сидел в кресле и задумчиво изучал портрет Фрейда, периодически поглядывая на часы. Наконец послышались шаги, и в кабинет неохотно вошёл Авдеев. Иван встал ему навстречу, протягивая руку для приветствия:
– Добрый день, присаживайтесь к монитору.
– Да, здравствуете, – произнёс доктор, садясь за стол. – Извините, пробки.
– Ничего. Жмите «плей».
Авдеев клацнул мышкой, и на экране появилось изображение палаты. Владимир сидел на кровати, облокотившись спиной на стену, и увлечённо рассказывал о своей службе в армии. Иногда он замолкал, как будто что‑то слушая, а затем продолжал.
– Выглядит, как беседа по телефону, – рассеяно пробормотал доктор.
– Хорошая версия. Давайте другую, – съязвил Иван.
Авдеев чуть тряхнул головой, отходя от удивления:
– Это… Разговоры с самим собой – частый признак шизофрении, насколько я помню. Так сразу диагноз не поставить…
[1] ЛСД – полусинтетическое психоактивное наркотическое вещество, вызывающее галлюцинации.
[2] Каннабис – конопля.
