Самые обычные люди?

– Никто Арсаеву ничего ни сказать, ни сделать не мог… И у меня с ним случился конфликт, который для меня, в общем‑то, чуть не закончился летальным исходом. Арсаев – он, естественно, про музвзвод прознал сразу. И ему очень понравилось, что у нас есть место, где можно хранить свои вещи. Он освободил себе ящик – ну, чьи‑то вещи выкинул и хранил там самое драгоценное для него. Свою «парадку»[1] и альбом дембельский[2] – то есть, он готовился на дембель. А «парадка» у него была – это вообще атас. Она была вся в аксельбантах, вся расшитая, вся в золоте. Он, видимо, в свой Ачхой‑Мартан должен был явиться, как солнышко, в прямом и переносном смысле. А поскольку я командир оркестра, он, когда повесил туда свою «парадку» и положил драгоценный альбом, сказал: «Ты мне башкой отвечаешь за это». Я не придал этому значение, потому что никто ничего оттуда украсть не мог, никогда у нас шмона никакого не было. Мы прожили там почти полтора года, может, чуть меньше – туда даже Бокалов заходил крайне редко. Ну я и думаю: «Пускай себе висит». И тут, как назло, я уж не знаю, кому это пришло в голову, в общем, решили шмон провести и у нас. Ну у нас‑то что? Деньги в нычках были, тем более, сосед такой появился, какие‑то личные вещи тоже все были заныканы. А тут на тебе – генеральский мундир и альбом с «бриллиантами». И, естественно, их конфисковали. Арсаев, конечно, об этом узнал. И я понял, что будет серьёзный конфликт. Он приходит: «Где моя форма, где мой альбом? Иди сюда». Я подхожу, он: «Повернись спиной». Я поворачиваюсь. Он достаёт нож, приставляет к горлу и говорит: «Ты мне должен сегодня всё вернуть, или я тебе сейчас отрежу голову». Я говорю: «Мансур, ты чего?» – То есть реально, у меня около горла нож, и тут, на моё счастье, входит Лёха, с командировочной роты. А он авторитетом был там, и он этого Арсаева, в общем‑то, ни во что не ставил, хотя Арсаев у них частенько бывал, и они знали друг друга. И он увидел эту ситуацию. Ну он всё сразу понял, говорит: «Мансур, а ты чего делаешь‑то?» – Арсаев: «Да этот вот щенок, тварь, он просрал». Лёха говорит: «Э, слушай. Это, во‑первых, не он. Потом решим, опусти нож». В общем, он как‑то ситуацию эту разрулил и этого дурака оттуда увёл. Таким образом я сохранил свою жизнь, за что я этому Лёхе очень благодарен. А вопрос‑то всё равно не был решён. Он рано или поздно как‑то возникнет… Но тут Арсаев с Хашие‑вым вообще пошли вразнос. Они ширялись[3] и днём, и ночью, ходили под кайфом постоянно. Арсаев размахивал ножом уже и на офицеров. Оказалось, что его до этого в дисбат[4] отправили за такие же выходки, только из другой части, а дослуживать к нам прислали. И он достал всех. А командование не знало, что с ним сделать. То есть не было официального повода его посадить. В самоходы он не ходил, про наркотики никто… Ну, может, не хотели выносить сор из избы. Его боялись. Просто боялись. Он зашугал всех! А наши два бойца, конкретно мои музыканты, Сугроб и Романец, они решили… Они же урки. Они решили его спровоцировать. Они пошли в увольнение, взяли из нычки магнитофон, включили погромче и возвращаются обратно в часть. Это уже я потом узнал, потому что этого всего не видел, мне рассказывали. У Женьки магнитофон орёт… – Довганик неожиданно запнулся на полуслове и посмотрел на Звонаря. – Тут такое дело… В моей жизни эта музыкальная группа будет присутствовать потом, и я её сразу по‑другому назову.

– А ты действительно упёртый, – улыбнулся Звонарь. – Давай, жги, только не запутайся окончательно.

– В общем, из магнитофона орёт «Нежный апрель»», Сугроб идёт сзади. И сверху спускаются Арсаев с Хашиевым: «Э, салабоны, вы чего, охренели? У вас откуда балалайка? А ну дай сюда. Чего это тут поёт какой‑то «Нежный апрель» – щас мы свою кассету поставим». А Женька четыре года отсидел – как говорится, страшно, но он, видимо, что‑то подобное уже проходил. Тем более у них был план, а самое главное, у Сугробова был топор за спиной. И Женя говорит: «Не дам». Арсаев: «Как не дашь?» – и начинает вырывать и поворачивается к Сугробу спиной. А у него топор был за ремнём – просто был загнан, по‑деревенски. Достаёт топор, размахивается, и просто чудом в этот момент в подъезд входит капитан Тимощук. Он Сугробову пытается сбить руку, но у него не получается, потому что Сугробов был очень крепкий. Топор просто разворачивается не острием, а обухом. И он со всей дури, обухом, пробивает башку Арсаеву. Ну не насмерть, но разбивает голову, рассекает, кровища! Хашиев тут же… Просто он испарился, как джин. Арсаева в санчасть. По идее, кто виноват? Ну, наши трезвые. Факт того, что Арсаев отнимал личное имущество, пускай и не уставное, подтвердили все, вся рота. Но самое главное, что командование очень мудро себя проявило. Командир части всё это перевернул – топора никакого не было, была драка. Травму головы он получил, ударившись обо что‑то острое. Хашиев тоже участвовал, у Арсаева нож – угрожал убийством. В общем, Хашиева и Арсаева закрывают в тюрьму. То есть не на дисбат, а в настоящее СИЗО. Ну и вся часть вздохнула, естественно, потому что вместе с ними исчезло и постоянное напряжение. Их наконец‑то убрали, они в СИЗО, но вся эта ситуация потом имела продолжение, и достаточно плачевно закончилась для многих ребят.

Часть третья

Глава первая

– Ирина, добрый день, это Илья, коллега Владимира. Он сегодня должен был выйти из отпуска, но телефон недоступен, не подскажете, где он?

– Да, Илья, здравствуйте. А я… Он, наверное, в деревне, в Поречье. Мы… ну, поссорились… немного, и он уехал, я думаю. Я не видела, как он уезжал, меня не было дома.

– А давно он уехал?

– Числа… Семнадцатого или восемнадцатого июля. Ну вот как раз у него отпуск начался, он туда вроде собирался, в деревню… Хотя, скорее, восемнадцатого.

– И вы с ним больше не разговаривали?

– Нет…

– Хорошо, спасибо.

Илья сбросил разговор и убрал смартфон в карман. Потом снова достал его, и через мессенджер нажал новый вызов:

– Андреич, нет Вовки дома и не было уже две недели. Толика возьму, в Поречье сгоняю? Жена говорит, там он может быть… Ага, спасибо. – Илья сбросил и набрал снова:

– Анатолий, подъезжайте ко входу, Андреич в курсе… Я уже спускаюсь.

Илья накинул ветровку и направился к лифтам. У входа в офис его уже ждал служебный «Террано». Илья сел на переднее пассажирское сиденье и пожал руку водителю:

[1] Парадка – в данном случае, форма, в которой солдат‑срочник увольняется из армии. По существующим традициям такая форма кичливо и экстравагантно «украшается».

[2] Дембельский альбом – особым образом оформленный альбом с фотографиями и другими материалами, касающимися периода службы в армии.

[3] Ширяться – колоться наркотиками (жаргон).

[4] Дисбат – дисциплинарный батальон. Специальная воинская часть, куда отправляют отбывать наказание осуждённых за совершение преступлений солдат и сержантов срочной службы.