Шмуц
– Только закрывай шторы, когда пользуешься им, – предупредила она.
Теперь Рейзл торопливо убирает компьютер в сумку, где он пролежит до конца башоу. Конечно же, молодого человека в любом случае и близко не подпустят к их с Гитти спальне, как и куда‑либо еще без сопровождения родителей. Но нехорошо оставлять его так, в открытую, пока у них дома этот юноша, возможно, ее хосн.
Платье в ванне
– Красивое, – говорит Мойше, прикладывая к себе белое платье так, что его длинное черное пальто теряется из виду. – Но на тебе оно будет смотреться лучше.
Башоу вот‑вот начнется, но Рейзл и Мойше стоят в ванной комнате, где Рейзл спряталась от всех два часа назад. Хотя она согласилась на встречу, согласилась на платье, выбранное мами, теперь ей страшно. Она даже мами дверь не открыла. Но когда постучался Мойше, она сдалась, и вот он, ее любимый брат, шутит и приглаживает платье у себя на груди. Он прижимает верх платья подбородком к груди, опуская руки вдоль белой шерстяной юбки. Ванная узкая, подол платья приходится положить в ванну.
– Перестань, – сдавленно говорит Рейзл. Она с ногами забралась на крышку унитаза, подняла колени и уткнулась в них лицом. На ней ее обычная одежда, длинный темный свитер и длинная темная юбка. Шутки Мойше сейчас ей не помогают.
– Помоги мне, – говорит она.
Одной рукой придерживая платье за талию, Мойше засовывает другую в карман пальто.
– Выкури, – говорит он, поднося зажигалку к тонкой самодельной сигарете на шкафу над раковиной.
– Ты что, там же мами! – Рейзл коленками указывает на дверь.
Он пожимает плечами.
– Разве дым от травки в ванной хуже скандала: девушка не хочет одеваться на башоу? Возьми и расслабься. И вообще, ты сделаешь мицву: спасешь мами от позора, если ей придется разворачивать хосна.
Мойше старше Рейзл на полтора года. В детстве они были неразлучны и остались близки, даже когда он поступил в иешиву. Ему всегда удавалось ее рассмешить.
Но сигарету‑которая‑не‑сигарета она не трогает.
– Не бойся, Рейзи.
– Я не боюсь, – говорит она, все еще уткнувшись лицом в колени. – Я правда хочу замуж. Но я не могу. Их кен ништ.
Мойше поднимает заглушку.
– Подожги мне, – говорит он, и Рейзл наконец поднимает голову. Она делает, что он говорит. Щелкает зажигалкой, когда он зажимает между губами скрученную бумажку. Он вдыхает, прищуривается и выдыхает, глядя на Рейзл. Она кашляет и отгоняет дым рукой.
Когда красное свечение оказывается у его губ, Мойше стряхивает остаток с пеплом в раковину и смывает.
– Раз ты не боишься, почему не выйдешь замуж?
Рейзл почти готова ответить. Она хочет ему рассказать. Рассказать Мойше, что ее беспокоит. Сейчас подходящий момент.
Но что ей сказать?
Перед Рейзл предстает картинка: длинный угловой диван из видео. На диване шесть голых женщин, перед каждой мужчина, в каждой шванц, в мойле или в шмунди. Женщины тянутся друг к другу, поглаживают волосы или, если рты свободны, тянутся за поцелуями. Это хаотичная сцена, изгибы женщин сливаются с изгибами мужчин, тела извиваются, Рейзл не знает, кто какую позу примет в следующую секунду. Все это придется сказать Мойше, если она начнет объяснять, почему не может выйти замуж. Придется объяснить выборы, изменяющиеся конфигурации шмуца. Беспорядок и бесконечные возможности. Возможность узнать что‑то, чего она не знала раньше. Разве ей не придется отказаться от удовольствия, которое она уже нашла, от новых изображений тела и изучения своего собственного, от того – и она знает, что оно есть, – чего она еще не нашла, если у нее будет муж?
Мойше принимает ее молчание за застенчивость.
– Насчет спальни не переживай, – говорит он. – Хосн должен делать невесте приятно. Это не только ради детей, как в старые времена.
От таких слов, добрых и при этом горьких, Рейзл только больше хочется плакать. Разве много хасидов думает так же, как ее брат? Для некоторых сейчас все как в старые времена.
Мойше неожиданно вздыхает.
– Знаешь, мами скажет, что это я виноват, если у тебя ничего не получится.
Это правда. Свадьбу Мойше отменили, что поставило перспективы Рейзл под сомнение.
– Не хочу, чтобы мами разочаровалась во мне дважды, так что Рейзи, прошу тебя. Оденься. Дай этому хосну шанс.
Башоу
Спрятав последствия слез под макияжем, Рейзл сидит за столом в общей комнате и ждет Ицика, ее может‑быть‑жениха. Услышав звонок, она не идет открывать ему дверь, как другу или как если бы он уже был ее мужем. Так его встретить нельзя; так не делается.
Это странное время – лимбо[1] перед башоу. Еще больше правил, чем обычно, больше указаний, чего делать нельзя. Рейзл садится, не проходя вдоль длинных рядов священных книг, шкафов, полных сфурим, библиотеки тати, растянутой от гостиной вдоль всего дома по коридору и до входной двери, а от нее – до спальни тати и мами. Книги повсюду. Книги всех сопровождают. Книги говорят, что скуки не существует, как и свободного времени. Каждая секунда проходит для чего‑то. И вот Рейзл слушает шаги, представляет тело потенциального жениха, пришельца: с одной стороны, просто мужчины, с другой – ее будущего супруга. Она не обязана выходить замуж за первого, с кем познакомится. Но если она согласится? Они тут же обручатся, сегодня! По скрипу пола в коридоре Рейзл понимает, где именно находится это трио – мами и гости. Рейзл мысленно, если не сердцем, следует за мужчиной, принимая его и при этом сомневаясь в нем – до того, как они увиделись. Рейзл кажется, что этот возможно‑хосн как‑то очень уж долго идет по коридору, что его обувь, наверное, сделана из свинца или – что более вероятно – он не хочет с ней знакомиться. А если он хочет с ней познакомиться и еще стоит в коридоре, то сразу передумает, как только ее найдет.
– Рейзеле, – говорит мами. – Миссис Каган здесь. Ицик здесь.
Так говорит, будто она не встретила их у двери, а материализовала гостей из воздуха.
[1] Термин, обозначающий состояние или место пребывания не попавших в рай душ, не являющееся адом или чистилищем.
