Симметрия пятого порядка

Полежав немного, Руслан встал, отер снег с лица и посмотрел на импровизированную ловушку. Контейнер стоял смирно, взрываться, стрелять или делать еще что‑то страшное не собирался. Свечения тоже видно не было. Осторожно вернувшись к ловушке, Руслан выставил рядом с ней три маячка с сиренами и фонарями, чтобы отпугнуть лесных любителей падали, и скинул запись с линз в рабочую сеть. Не обращая внимания на позднее уже время и навалившуюся на район пургу, Руслан поискал в сети инфу об оружии, и не нашел ничего, что хоть немного походило бы на его находку. Ладно, пускай спецы разбираются.

Усевшись в кресло, он закрыл фонарь кабины, включил автопилот с возвратом на семнадцатую буровую и задал максимальную скорость хода. Автопилоту темнота и буран были безразличны, и выходило, что обратная дорога займет не больше часа. Впереди по курсу ничего не было видно, но, собственно, и смотреть не хотелось – все мысли Руслана занимала сейчас буровая и то, что осталось под контейнером. Никаких идей пока не было.

Лыжа вдруг едва ощутимо дернулась, будто движок на секунду сбойнул или что‑то зацепилось за днище. Руслан сбавил скорость и минут десять полз, прислушиваясь к звуку двигателя. Нет, все нормально. Увеличил скорость, сел поудобнее и стал смотреть вперед. Движок тихо и ровно гудел, снег летел в стекло фонаря, гипнотизируя и вызывая полусонное оцепенение. Лыжа дернулась еще раз.

Чертыхнувшись, Руслан остановился, поднял кабину и шагнул в снег. Хорошо, что было неглубоко – самое начало зимы, еще не навалило столько, чтобы провалиться с головой. Осмотрев корму лыжи, пошарил по ней руками и ничего не нащупал. Стянул с правой руки перчатку и обшарил корму голой рукой, и даже залез под лыжу, насколько смог. Вытаскивая руку из‑под днища, он обо что‑то содрал кожу на подушечках пальцев, но не сильно, ранки едва кровоточили. А между тем, ощущение от рывка было такое, будто нечто прочное волочится за лыжей, цепляясь за кусты или что там было. Руслан вернулся в кабину и выставил скорость движения не больше двадцати километров в час.

Плестись теперь до утра придется. Но эти странные легкие рывки на скорости… Не хватало еще пешком шкандыбать по целине, если лыжа сдохнет. С чего бы ей дохнуть?.. Не нравится мне эта дерготня, думал он.

Добравшись до семнадцатой буровой, Руслан поднялся по лесенке на площадку с припорошенным снегом шаттлом, запустил его двигатель и на такелажных лентах поднял лыжу. Поставив ее в грузовой отсек шаттла, открыл багажник и еще раз осмотрел при ярком свете. Лыжа была как лыжа, ничего на гладкой поверхности корпуса не было. Чем же это я пальцы себе ободрал?

Закрывая грузовое отделение, Руслан опять заметил краем глаза невнятный сероватый отблеск. Он полез в багажник и педантично осмотрел все и вся, медленно, тщательно ведя ладонями по корпусу лыжи и внутренне закипая. Ничего нет в багажнике, не трясись, успокойся, уговаривал он себя, и чем больше уговаривал, тем больше нервничал. Вернулся в кабину, нацедил горячей воды в стакан и добавил в нее гель‑антистресс, совсем немного. Потом запустил шаттл, поставил на автопилот и добрался домой без приключений.

 

Дома пахло булочками с корицей, было тепло и душновато. Руслан скинул комбез и ботинки, прошел в зал, настроил микровентиляцию на двери, ведущей на заснеженную веранду, и посмотрел на диван.

Няня Марта, крупная женщина с грубоватым, но очень добрым лицом, дремала, прижавшись щекой к спинке дивана. Руслан кашлянул и спросил тихо: он спит? Марта, вздрогнув, открыла глаза, испуганно обернулась на дверь, ведущую в спальню Леона, и шепотом ответила: да, часа три уже как. Кивнув ей, Руслан на цыпочках прошел в детскую.

У изножья кровати тлел оранжевый ночничок, едва освещая тумбочку, на которой лежал разноцветный потертый музыкальный шарик – старая игрушка дочки Патиши, которую она забыла дома, когда ушла вместе с матерью много лет назад. Леон никогда не играл с шариком, но Руслан не выкидывал игрушку. Сын спал, засунув в рот большой палец правой руки, время от времени делая сосущие движения губами. Руслан наклонился, осторожно вытащил палец изо рта Леона и вытер ему ладонью подбородок. Руки не помыл, вспомнил он, глянув на свою ладонь, испачканную слюной. Ободранные подушечки пальцев чуть саднили. Сын беспокойно шевельнулся и всхлипнул. Закрыв оконную штору поплотнее, Руслан присел на кровать. Во сне Лева был похож на нормального подростка. Но это только во сне.

Выйдя из детской, Руслан увидел, что няня уже оделась и стоит у входной двери, ждет его. Поблагодарив Марту, он закрыл за ней дверь и пошел в кухню. Наскоро сварганив омлет с ветчиной, закинул его в себя, почти не жуя, и запил сладким чаем. После душа заставил себя надиктовать и отправить отчет руководству и завалился спать.

 

3

 

Тест интеллекта по шкале Векслера – меньше сорока баллов. Это приговор: Леву можно считать овощем, полноценным человеком он никогда не будет.

Забеременев, Регина ничем не болела. Но, когда сын родился, немного подрос и стало ясно, что с ним все плохо и хорошо уже не будет, она не выдержала. То ли тревога за младшую дочку, Патишу, родившуюся через два года, то ли отчаяние и желание начать все снова, в другом месте и с другим человеком, то ли все сразу, развело их по разные стороны невидимой баррикады. Руслан ни в чем не винил жену, теперь уже бывшую. Он решил нести их общий крест в одиночку.

После ухода Регины он взял отпуск на год и пытался заниматься с Леоном самостоятельно. Ему казалось, что стоит вложить в сына больше времени, денег, сил, и тот выправится, догонит ровесников, пусть не сразу, но станет как все дети. Через год, когда деньги закончились, Руслану пришлось вернуться на работу. Он работал удаленно, изредка выезжая на буровые, если без этого совсем нельзя было обойтись, но такое случалось нечасто. Лева все время находился дома, рядом с ним и приходящей социальной няней.

Постепенно интерактивные книжки и игрушки покрылись пылью, которую Руслан стал забывать вытирать. Все реже он присаживался к сыну на кровать, чтобы рассказать ему сказку перед сном. Боль, переходящая иногда в раздражение, даже в озлобление – не на ребенка, а на ситуацию, в которой оба они оказались, на судьбу, если хотите, – притупилась, как в свое время боль от измены Регины. Руслан смирился.

Он больше не вглядывался в темные и холодные, как непроглядная вода в осенней реке, глаза сына, не искал в них проблеск мысли, не пытался с ним шутить и играть. Мальчик не смотрел в глаза, не выносил прямого взгляда. Отворачивался и принимался размеренно покачиваться и кусать сустав большого пальца правой руки, тихо, монотонно воя. Все общение их свелось к обычному уходу за недееспособным ребенком: умыть, накормить, поменять памперс, одеть, погулять, уложить спать. Иногда Руслан со стыдом ловил себя на зависти, с которой глядел на других детей. Как ему хотелось, чтобы Лева, поймав мяч, побежал играть на площадку, остановил бы взгляд на игрушках дольше, чем на секунду. Но тот безучастно топтался рядом с отцом, глаза его незряче переходили с одного на другое, никаких эмоций на неподвижном лице с безвольно приоткрытым ртом со слюной в уголках губ, не было.

Правда, один раз, когда они сидели на скамейке в парке, Руслан увидел слабую тень интереса в глазах Леона.