Синий мёд

– Так точно, Ваше Величество. Немедля всех вызвоним и созовем.

– Прости, Нелли, но похоже, я тебе срываю сегодня твою тренировку. – Лицо Ника показалось мне изрядно уставшим. – Мне и с тобой необходимо поговорить.

– Я в твоем распоряжении.

Попрощавшись с казаками, мы вышли из пахнущего свежим сеном полумрака на яркое солнце.

– Я оставил автомобиль у парадного входа, – пояснил Ник. – Пройдемся немного?

Некоторое время мы шли молча, по дорожке мимо конюшен, до небольшого розария с купами «кораллового сюрприза» и маленькой статуей фавна.

– Ты не против? – Ник вытащил портсигар, опускаясь на каменную скамью.

Я только кивнула. Я не задавала вопросов, он всё скажет сам, когда и в какой мере сочтет нужным. Я просто наблюдала, как Ник слишком медленно стягивает перчатки, выпускает на волю крошечное пламя из огнивки.

– Как ты могла заметить, я приехал сюда не только к тебе, но и еще за одним делом. – Он выпустил свое коронное тройное колечко дыма. Забавно я запуталась опять с эпитетами. У Ника ведь всё «коронное», он и есть – корона. – И, собственно, я приехал не к тебе, но за тобой. Я хочу, чтобы ты сегодня полетела со мной в столицу.

– Но… Я хотела… Ник, у меня даже особняк «законсервирован» на всё лето, и прислуга в отпуску до осени.

– А и леший с особняком. Даже лучше, если ты поживешь у нас, во дворце. Мне так будет покойнее сейчас.

Ничего не понимая, но уже напрягая всю душу, я продолжала ждать.

Бросив в урну недокуренную папиросу, Ник взял меня за руку – обеими руками, зажав мою ладонь в своих теплых и надежных ладонях.

– Мы должны быть сейчас вместе. – Его глаза наполнялись болью, как влагой. – Я не могу долее держать тебя в неведении. Нелли, милая… Мы уже однажды прошли с тобой через это вдвоем – и вышли с победой. В тот раз Брюс тоже рисковал жизнью. Сейчас он вновь нуждается в твоих молитвах.

 

Глава XI

Новый удар

 

Как мечтала я всю сознательную жизнь походить на Наташу, сохранявшую безупречное спокойствие в любых обстоятельствах. Увы, у меня так не выходило, многовато пылкости нрава. Из пустяков я даю себе волю слишком уж часто, при неприятностях более значительных – пореже. Но всерьез взять себя в руки я способна только если случается что‑то очень плохое.

– Ты можешь мне что‑нибудь рассказать? Помимо того, что сказал? – Голос мой прозвучал ровно, очень ровно.

– Кое‑что могу, да. – Ник нахмурился. Я только сейчас приметила, что со дня нашей последней встречи он начал отращивать небольшие баки. – Но лучше по дороге.

– Ник, извини. Но лучше здесь и сейчас. Я должна принять решение. Я могу быть здесь нужна, ты ведь понимаешь. Я пока не знаю – грозит ли мне опасность, только ли мне. Ник, я превосходным образом помню, что ты в полном своем праве, но, нашим детством, нашим всем бывшим, я заклинаю тебя позволить мне решать самой, Ник!

Голос мой чуть пошел вверх. Нельзя. Нельзя допустить ничего, что передается на письме с помощью восклицательных знаков.

– Будь по‑твоему, всегдашняя ты упрямица. – Ник резко поднялся и несколько раз прошелся по розарию. – У нас есть два с половиной часа.

Я молчала. Он медлил, собираясь с мыслями, продолжая мерить шагами маленькую гравиевую площадку, насыпанную вокруг каменного озорника.

– Ты помнишь, что, когда Иоанн начал наводить порядок у себя в стране, идейные красноэмигранты и часть масонской публики предпочли убраться подальше.

Итак, Ник не пошел навстречу моим естественным чувствам смертельно испуганной женщины, огромной моей тревоге. Не со слов о том, где сейчас Роман и не ранен ли, начал он повествование. В этом заключалось своего рода особое доверие, которое мне надлежало оправдать.

– Это не могло не радовать, но всякая вещь имеет свою изнанку. Последние года полтора мы эту изнанку и наблюдаем.

Гравий поскрипывал. Цветы, нагреваясь под набирающим силу солнцем, точили тонкий запах, негромко, словно в полудрёме. А вокруг словно бы тоже спала летняя полупустая Москва. Как же всё спокойно вокруг, как всё мучительно спокойно…

Упавший розовый лепесток прилип к сверкающему сапогу Ника. Я почему‑то знала, что вид этого лепестка на черном сафьяне, чуть увядшего по краю полупрозрачного лепестка, запомнится мне навсегда. Вот только чем он запомнится? Воспоминанием о том, как мы вновь переживали вместе сокрушительную тревогу, или же… Или же одной из картинок беды, которая разорвет мою жизнь пополам.

– Ты ведь экономической наукой интересуешься мало, – продолжил Ник. – Ты когда‑нибудь слышала такой термин – «постиндустриализм»?

– Пару раз, вероятно, где‑то промелькнуло. Но значения этого слова я не знаю.

– Видишь ли… Существует такая экономическая теория, довольно безумная, но в определенном смысле притягательная. Она исходит от левых, как обыкновенно всякая ересь. Вот вообрази, ты, допустим, решила похлопотать на кухне…

– Ты излагаешь суть вопроса в доступных женскому уму понятиях, – я попыталась улыбнуться. Губы меня не послушались.

– Я стараюсь. – Каким же ласковым был сейчас его взгляд! – Но от конкретного мы пройдем к обобщению. Ты взялась за кухонное полотенце, за прихватку для печи. И то и другое сделано не из нашего среднеазиатского хлопка, как обычно, но, допустим, из китайского. Не только из китайской ткани, но и скроено китаянками и прострочено ими же. Ты отворила холодильный шкаф. Там стоит жестянка солёных огурцов… выращенных и обработанных в Бирме. В ящике для свежих фруктов лежат яблоки из Албании. Ниже, в леднике, хранится монгольская баранина, подвергнутая глубокой заморозке. А сам шкаф склёпан корейцами.

– Так не бывает. – Я понимала, что раз Ник понёс подобную околесицу, то для этого есть серьезная причина, но не недоумевать, конечно же, не могла. – Ни один сумасшедший не станет загружать торговый транспорт тем, что можно вырастить у себя. Импорт это либо то, что в некоей стране не растет, финики какие‑нибудь или бананы, или специальности. Тот же хлопок мы покупаем и мадрасский, но только потому, что на него есть особые любители, а не из того, что у самих хлопка недостает. Хоть я в экономике и не разбираюсь, но школьные азы‑то всё ж помню. А это еще в младших классах гимназии объясняют.

– Нелли, ты рассуждаешь как и следовало бы ожидать от здравомыслящей русской женщины, живущей в середине девяностых годов двадцатого века. Но мы же помним, что энтропия это не только кровопролитие. Ему предшествуют теории, причем не только политические или религиозные, но, к примеру, и экономические.