Синий мёд
– Он же синий. Или – зелёный? Даже не пойму. В жизни не видела такого мёда.
– Вот они, ординаторы‑то до чего доводят! – Катя всплеснула руками. – Переутомили глаза?! Сейчас же звоню Аделаиде Ивановне, записываю на приём! Шутка в деле, цвета в глазах путаются…
– Погодите с Аделаидой… А по‑вашему – этот мёд какого цвета?
– Обыкновенного… Золотистого, что ли… Мёд как мёд. Господи, да что это с вами? На вас лица ж нет!
– Ничего страшного. Голова закружилась немного. Да, мёд как мёд. Я вправду лишнего утомилась вчера. – Я торопливо поднялась из‑за стола. – Спасибо.
– Не доели ничего!
– Переоценила свои возможности. Я сыта, всё в порядке.
Я торопливо вернулась в свою комнату.
– Ванну сейчас принимать будете?
– Катя, мне некогда. Я совсем забыла, а у меня срочное дело. Уже опаздываю даже.
Одеваться в июле недолго. Я торопливо влезла в белое льняное платье, не глядя в трюмо заколола волосы двумя черепаховыми гребёнками. Ключи! Главное – ключи, они же у меня есть… Да, вот она, в ящичке: связка со смешным брелоком в виде стеклянного глаза. В древнерусском языке стеклянный шарик и назывался – глаз, глазок, а глаз был – око. Что только не лезет в голову в такие минуты… Это помрачение, этого не может быть.
Только сине‑зелёный воск сочится сейчас на кухне сине‑зелёным мёдом на белый фарфор. Ко всему остальному страшно даже и приглядываться.
Это не помрачение.
– Автомобиль‑то нужен? – Катин голос звучал встревоженно. Притворство моё, видно, не вполне удалось.
– Нет, мне близко.
Ближе некуда. Пятнадцать минут пешком.
Я уже сбегала по ступеням.
Глава III
Это случилось
Сумочка не попалась мне под руку, и я ее не искала. Я выбежала во двор, сжимая связку ключей в руке.
В первый раз в жизни, вероятно, я промчалась мимо памятника Адмиралу у Института Морских исследований, не «поздоровавшись» с ним.
Я бежала мимо девочек, кидавших серсо меж вазонами с геранью. Я бежала мимо любимого кафе «Монплезир», и мимо уличной выставки незнакомого художника: чёрное кепи, из‑под которого спадала на плечи седая грива кудрей… Зацветающие липы бросали трепещущее на ветру кружево теней на заботливо расставленные пейзажи… Сама же листва этих лип…
Нет!! Я на бегу отводила глаза от куп деревьев и газонов. Нет! Я не буду на это смотреть!
Мой бег походил на сонный кошмар, но я уже знала, что пробуждения не будет.
Вот он, тринадцатый дом по Калужскому тракту.
Я даже не поздоровалась с консьержкой Розой Хасановной, запрыгнула на ползущую ленту лифта, которая поднялась уже выше площадки – не дожидаясь следующей кабинки.
Знакомая дверь грушевого дерева с несколькими орнаментальными завитками вокруг медной цифры 35. Я нажала на кнопку звонка.
Соль‑диез‑си. Фа‑диез ми.
Признание в любви прозвучало уж слишком громко.
Квартира откликнулась тишиной.
Соль‑диез‑си. Фа‑диез‑ми.
Откройте, пожалуйста, ну не надо так, откройте!
Соль‑диез‑си. Фа‑диез‑ми.
Пустота. Ни движения, ни звука в квартире.
Соль‑диез‑си. Фа‑диез‑ми.
Брелок‑глазок весело закружился на своей цепочке. Я утопила ключ в замке.
Никто не кинулся мне под ноги: эрдель Кирби уж три года, как отправился «в страну собак», о которой когда‑то на всякий случай было рассказано маленькой Гуньке. Прекрасную страну, где так весело бегать собакам, где прыгучие мячики валяются прямо в густой траве – вперемешку с сахарными косточками.
– Наташа! Наташа!!
Мой голос звучал как‑то особенно громко, как бывает, когда из квартиры вынесена вся мебель.
– Наташенька!
Гостиная, кабинет, столовая… В гостевую комнату я не заглядывала, как и в Гунькину. Я распахнула дверь в спальню.
Нет, Наташа не показалась мне спящей. Хотя от нее веяло каким‑то невероятным покоем. Она несомненно отдыхала, хотя и не спала. Она почему‑то прилегла на кровать в одежде: возможно – ощутила на мгновение слабость? Голова утопала в подушке, глаза смотрели в потолок, руки лежали на покрывале, бессильно раскинутыми. Немного беспомощно приоткрылся рот, обнажив верхние зубы.
На Наташе, в младенчестве приучившей меня не ложиться на кровать одетой, были серые летние бриджи, серые чулки‑гольф и мужская рубашка. Зеленая. Или синяя.
Я, ни разу в жизни не делавшая этого, не колебалась ни минуты. Опустившись на коленки перед кроватью, я протянула руку и опустила пальцами веки. Сначала одно, потом другое. Кто ж знает, как это правильно делают. Кажется, надо было одновременно? Но что уж теперь.
«Вы будете моими глазами».
Лихорадочное волнение, в котором я бежала к Наташиной квартире, вдруг оставило меня. Я сделалась совершенно спокойна.
Я даже ободряюще улыбнулась, когда, найдя в ящике комода простыню, осторожно закрыла Наташино лицо. И вовремя: вокруг кровати жужжала муха. Это было самым ужасным из всего происходящего – это жужжание. Откуда муха… Окна‑то закрыты.
Я забралась с ногами в Наташино кресло: прошлого века, с квадратной спинкой. С ним рядом стоял такого же мореного дуба квадратный столик на одной ножке. Серебристый китайский гобелен с драконами висел на стене над креслом. Не очень уместный в роли будуара уголок, слишком строгий. Но Наташа любит, чтобы эта мебель, некогда любимая ее дедом, стояла в спальне. На столике, рядом с трубкой телефона, поблескивали модные цейсовские очки‑хамелеон. Теперь совсем не нужные.
