Синий мёд
Но как раз глины в тот день и не достало. Ник попросил Людовика принести еще от ручья. (Перед этим охотники разбивали палатку на самом бережку, но изобилие комаров, с хоровым писком бившихся всю ночь о защитный полог, заставило их перетащить ее повыше и посуше, на взгорок).
Прихватив опустевшую жестянку из‑под бисквитов, мальчик помчался к ручью наперегонки с Сунгиром, охотничьим спаниэлем Ника.
Почему – жестянку из‑под бисквитов? Меня же там не было. Это мог быть и кусок крафтовой бумаги, и коробка из‑под патронов. Но я так и вижу в руке Короля белую жестянку, с рондо «Филиппов» наискосок. Ну и пусть. Я столько раз слышала от двух сторон об этом дне, что словно бы и видела всё своими глазами.
Вот мальчик скользит по склону, подбегает к ручью, свесившись к воде с бережка, погружает ладонь в ключевую воду, выбирая среди песка серые глиняные вкрапления.
«Что вы делаете в казенном лесу, молодой человек?»
Она вышла из зарослей орешника на противный берег. В широкой зюйдвестке, которая кончалась там, где начинались высоченные болотные сапоги. Из всего этого выглядывали только белокурая головка и кисти рук. Льдистые глаза смотрели строго.
Довольно трудно вежливо приветствовать даму, когда одна рука в земле, а вторая в глине. Людовик замешкался, не зная – то ли мыть руки, то ли вскакивать на ноги как есть.
«Впрочем, я уже вижу. Вы охотитесь».
Догадаться было не трудно. Хотя их ружья, конечно, лежали убранными в чехлы под тентом, в экипировке мальчика обличало всё остальное, включая пса, который, дружелюбнейшее создание, привыкшее видеть недруга лишь в водоплавающих и прочих пернатых, заливался счастливейшим лаем при виде нового человека.
«C’est vrai, Mademoiselle. – Решив созорничать, мальчишка сделал гениальный ход. По‑русски французу почти невозможно говорить без акцента, к тому же он путался иногда с родом существительных. А вот французским из уст школяра никого не удивишь. – Petite sortie à la chasse».
«С’est chouette! – Молодая особа решительно ступила в воду. Впрочем, без малейшего для себя неудобства. В самом глубоком месте ручей оказался ей лишь до колен, между тем, как сапожищи достигали бедер. – Êtes‑vous seul ou avec des adultes ici?»
«Je suis ici avec mon frère, с’est un adulte», – не моргнул глазом мальчик.
«Проведите меня к нему», – Девушка начинала сердиться.
«C’est pas très loin».
«Я уже чую дым». – Последняя фраза никому не сулила добра.
Дыма в самом деле было немало, так как костер, к которому они поднимались сквозь подлесок, прогорал. Ник, насвистывая про «желтую ленту, сладость момента», сгребал палкой багровые угли, готовясь водрузить на них тушку, как только оная будет пришлепнута последним шматом глины.
Увидев всю красу представшей взору наглости, присвистнула сквозь зубы и девушка. Палатка, ягташи, основательный охотничий склад под навесом, разбросанные вокруг глухариные внутренности, голова, хвост…
«Случается, что взрослые ведут себя безответственнее детей, – гневно заговорила Даша, ибо это была она. – Но вовлекать ребенка в подобное безобразие… Каков для него пример, для вашего же брата?!»
«Не стоит сердиться раньше времени, – Ник принял жестянку с глиной и довершил кулинарный наряд глухаря. – И сигнальницу лучше оставить в кармане, хотя иметь ее при себе, не спорю, благоразумно. Ты, я чаю, дочка Иван Степановича? Я его уведомлял, что мы немного постреляем. Сезон начался, так что…»
Дорого б я дала увидеть Дашино лицо в последовательности выражений. Негодование от фамильярности этого «ты», наложившись на узнавание Ника по сотням портретов, породило догадку. Румянец гнева постепенно сходил со щек, глаза изумленно распахнулись.
А ведь да, мир тесен. Да и народу‑то в стране – даже меньше немного, чем великий Менделеев сулил. (Но не мог же он предвидеть Гражданской войны?) Так что все ведь всех знают. Еще до появления Даши в жизни Ника я слышала о ней вскользь. Петя Трубецкой, всем сердцем преданный своей лесной теме, конечно же не раз говорил мне, рифеянке, об управляющем казенными лесами на Каме, Иване Степановиче Воронцове. Упоминал и о том, что у графа есть дочь, с похвалой, как об «очень лесной девочке». (В устах Пети это наивысшая аттестация). Но всё же: как же жизнь зависит от случайностей, которых еще и «не бывает»… Пройди Даша чуть другим маршрутом, спустись Его Величество к ручью позже или раньше минут на десять…
Поняв, Даша не смутилась. Она рассмеялась. Рассмеялся следом и страшно довольный мистификацией Людовик. У этого мальчика всегда в темных его глазах так и пляшут веселые солнечные зайчики.
Вскоре они уже сидели у огня втроем, и Ник бил рукоятью охотничьего ножа по глиняному панцирю, и, нарезая дичь, с много большим значением насвистывал «Жёлтую ленту», хотя Даша, как блондинка, конечно же никогда не носила ничего желтого.
Глава VIII
Дриада (продолжение)
Для жанра сказки, в котором свадьба, если уж случается, то ставит точку, всё выглядело завершенным и совершенным. Могучий Царь, не прельщенный земными девами (ну, какая пара‑то из земной девы Царю?), полюбил лесную дриаду. Дальше все живут‑поживают, добра наживают, а новый сюжет касается уже следующего поколения: жил‑был Царевич, сын Царя и Дриады, и однажды…
Но жизнь не столь тороплива и предпочитает иные жанры. Сказка не задается вопросом: а каково дриадам живется в каменных городских стенах?
Между тем, наблюдая Дашу в суете светской столичной жизни, я начинала испытывать потихоньку растущую тревогу.
Нет, по характеру Даша отнюдь не была ни замкнутой, ни необщительной. Напротив, она казалась открытой и жизнерадостной натурой. Но прежний образ ее жизни, казалось, успел сделаться чем‑то много более сильным, нежели просто привычка. Это была часть ее личности.
Она поднималась с рассветом, этим, положим, в строгом расписании дворцовой жизни никого не удивить. Только какой же во дворце рассвет? «Когда на бледном небосклоне звезд исчезает хоровод И тихо край земли светлеет, И, вестник утра, ветер веет И всходит постепенно день…» Что еще мы учили? «Вот и солнце встает из‑за пашен блестит За морями ночлег свой покинуло На поля на луга на макушки ракит Золотыми потоками хлынуло»… Только для Даши Воронцовой это всё было не школьными прописями.
Она с детства читала эту зелёную книгу, и там, где горожанин способен увидеть лишь деревья, кустарники и траву, она черпала множество сведений для размышления и обсуждения после в отцовском кругу. Из птичьих полетов она узнавала не меньше какого‑нибудь авгура. Днями напролет бродя по лесу, она не видела ни единого человеческого лица, и не слишком‑то в этом нуждалась.
