Собственность Верховного бестиара

Дерево подоконника приятно нагрелось от солнца, и я потянула на себя тяжелые створки рамы. Стоило окну распахнуться, как в комнату стремительно, возбужденно ворвалась летняя жизнь. Зажужжали шмели, кружащие над розовыми кустами, тянущимися вдоль дорожек. Запели птицы, еще не успевшие налетаться до наступления полуденного зноя. Я подтянулась и забралась на подоконник, подогнула под себя ноги и прислонилась к стеклу.

Мне было непривычно. Очень непривычно. Сельская жизнь имеет свои трудности, но и плюсов в ней тоже море, например, убежать в такую жару к речке в свободный день. Или просто поваляться в поле в тени, в стогу сена, отмахиваясь травинками от слишком надоедливых жучков.

Моя жизнь совместила в себе два мира, мамин – академический и папину близость к земле, мне одинаково нравилось и учиться, и познавать природу и землю, при этом оставаясь свободной. Конечно, после смерти мамы все стало иначе, а учеба в академии накладывала определенные ограничения, но даже там я не была вынуждена сидеть в одной комнате и ждать… чего?

Того, что придет…

– Господин, – передразнила я портниху. Само даже слово почему‑то заставило скривиться. Хотя Богдан в самом деле был моим господином, сейчас это неимоверно, невероятно раздражало. Я даже с подоконника спрыгнула и склонилась в низком поклоне перед олицетворяющим Богдана стулом.

– Да, господин. Разумеется, господин. Нет, зачем мне учиться! Лучше буду тапочки вам подавать, господин! – последнее я чуть ли не выкрикнула в сердцах, и тут же закрыла руками рот.

Потому что за соседней дверью находился кабинет, где почти неотлучно присутствовал камердинер бестиара, Василий. Если, разумеется, не вышел куда‑нибудь, но не должен был. Я слышала, как Богдан отдал ему приказ находиться здесь до его возвращения. Стоило мне подумать про камердинера, как раздался его голос:

– … это приказ кавальера Велимирского!

– У меня тоже приказ Велимирского, молодой человек! Того Велимирского, кто выше вашего по званию. Уйдите с дороги.

Дверь в кабинет распахнулась, и на порог шагнул немолодой лысоватый мужчина. Взгляд маленьких серых глаз прошелся по мне, ноздри втянулись и прилипли к стенкам носа, словно он унюхал что‑то невероятно мерзкое.

– Девица Лоэва, – сообщил мне мужчина, после чего тонкие губы сжались в полоску. После снова раскрылись, чтобы он мог продолжить: – Я старший целитель правящего рода Велимирских, и мне приказано вас осмотреть на предмет возможных заболеваний. Вы идете со мной.

Возможных… что? Заболеваний? Краска бросилась на лицо, как голодный пес на кость, у меня вспыхнуло все, даже кончики ушей. Когда я поняла, какие именно заболевания он имеет в виду. Но даже сквозь эти первые эмоции пришло осознание, что я должна выйти из комнаты и пойти с ним.

На территорию Михаила. Туда, где он – бог и верховный. Хотя он везде бог и верховный, но здесь, в комнатах Богдана я хотя бы в безопасности.

Чего он хочет? Проверить, что я не девственница? Ведь вчера явно понял, что ошибся в своих умозаключениях. Проверить, было ли что‑то между мной и его племянником. В самом деле ли я теперь принадлежу другому.

«Из покоев выходить запрещаю», – вспомнила слова Богдана и вскинула голову. Вернула мужчине его снисходительный взгляд.

– У меня приказ Богдана Велимирского. Не выходить отсюда до его возвращения.

Целитель прищуривает блеклые глаза, словно не верит в то, что я только что сказала.

– Как я уже сказал, у меня приказ того, кто старше по званию…

– А у меня такого приказа нет, – нахожусь мгновенно. – Вот когда он у меня будет, тогда и поговорим.

Мужчина хватает ртом воздух, словно его вдруг стало мало, потом резко разворачивается на каблуках и вылетает с такой скоростью, словно за ним гонится тот самый голодный пес, у которого он украл кость. Я же резко выдыхаю и шагаю в кабинет. Точнее, на порог кабинета, к Василию. Взгляд у камердинера абсолютно ошарашенный, он смотрит то на меня, то на захлопнувшуюся за целителем дверь.

– Что стоишь? – спрашиваю я. – Возможность связаться с Богданом есть?

– Е‑е‑сть. Но не артефактная. В город за ним могу послать…

Артефактная связь – самая быстрая. Вряд ли Василий сможет ею воспользоваться, чтобы попросить за меня, она используется на уровне государственных решений и передачи срочных приказов во время разрывов.

Глубоко вздыхаю:

– Тогда пошли. Пошли как можно скорее.

С этой минуты для меня начинается обратный отсчет. Василий закрывает дверь в спальню, спустя какое‑то время мне приносят обед, но кусок в горло не лезет. Противный целитель вернется за мной с минуты на минуту: сколько ему там потребуется вдохов и выдохов, чтобы, рискуя навлечь на себя гнев Михаила, явиться к нему за приказом для меня? С каждым таким вдохом эти покои перестают быть убежищем, а я… Я больше не собираюсь быть затравленным олененком!

Решение приходит в голову так внезапно, что сердце в груди ударяется о ребра и делает какой‑то сумасшедший кульбит. Я подбегаю к окну, залезаю на подоконник. Осторожно перекидываю ноги вниз. Нет, я не сошла с ума, чтобы прыгать со второго этажа, но по стене густым ковром ползет плющ. Налитые сочные листья, вобравшие в себя цвет изумруда на черном бархате, крепкая лоза. Он меня точно выдержит.

Вцепившись в него я рискую поставить одну ногу в заросли, слышу треск, хруст, но не позволяю страху собой овладеть. Что‑то рвется под пальцами, и я быстро, ободрав ладони и кожу руку под задравшимися рукавами, сорвав несколько длинных лент плюща, съезжаю вниз.

Сердце продолжает колотиться, когда я оглядываюсь на дворец.

Повезло, что с этой стороны парковый ансамбль, и плющ оставили как декорацию. Он обрамляет несколько окон, придавая окружающей нас ухоженной роскоши природы абсолютной завершенности. Но любоваться ею мне сейчас некогда, подхватив легкие юбки, я со всех ног бегу по дорожке. Под мостиком шумит небольшой ручей, дышащий прохладой, и, стоит мне пересечь выгнувшуюся спинку моста, я оказываюсь в парке. Здесь столько аллей, что глаза разбегаются, и все, что мне нужно – затеряться в его глубине до возвращения Богдана.

У меня есть его приказ не выходить из покоев, а сейчас, должно быть, уже есть приказ Михаила о том, что я могу выйти. Так что я ничего не нарушаю, ну а то, что мне вздумалось погулять перед осмотром – так этого мне тоже никто не запрещал, верно?

Мне везет: в полуденный зной здесь никого нет, я перебегаю между густыми ухоженными кустарниками, вызывая недовольство пчел и шмелей. К счастью, они слишком увлечены сбором нектара, чтобы меня покусать, а единственной, кто на меня садится за все это время, становится красивая бабочка с ярко‑бирюзовыми крыльями и красным узором на них.

Дельфинарка. Их называют так за удивительный, напоминающий о море окрас.

Она улетает, когда поблизости раздается плеск и отчаянный дикий крик. Приподнявшись, выглядываю из своего убежища, и вижу, что в глубоком озере барахтается девочка, а стоящая рядом с ней кричит так отчаянно, что заходится сердце. Если я сейчас выбегу, обнаружу себя, но и медлить тоже нельзя, ребенок так отчаянно колотит по воде руками, что сразу становится понятно: тонет.