Собственность Верховного бестиара

– Это только ваше дело, как вы их назовете. Я не толкала Машу… княжну Марию. Я просто вытащила ее из воды, потому что она тонула.

Верховный смотрит на меня, прищурившись, и в его глазах клубится нечто очень опасное. Хищное. Смертельное.

– Неслыханная дерзость, – произносит он и добавляет: – Или неслыханная глупость. Я пока не могу понять, чего в тебе больше.

Ни того, ни другого, хочется сказать мне. Я просто оказалась не в то время не в том месте, и теперь моя жизнь – ваша собственность.

– Отец, можно идти? – тоненьким голосом интересуется старшая. – Маша может простыть…

– Идите, – коротко командует он, и девочки чуть ли не бегом вылетают из кабинета.

Я снова остаюсь наедине с ним, а Верховный закладывает руки за спину и смотрит на меня в упор. Он вообще любит давить взглядом – не знаю, это мне так повезло, или в принципе всем, но свое запасное оружие, взгляд бестиара, использует постоянно. Я чувствую опасную силу Бездны, смешанную с его, наполненную его яростью.

– Доигралась, Алина? Добегалась? – резко интересуется Михаил, приближается ко мне. – В какой момент, скажи, девочка, ты решила, что сможешь меня обыграть?

– Что?! – выдыхаю я и вдруг понимаю. Девочки оболгали меня, потому что он им приказал. Потому что они его боятся. Потому что – я не знаю, что им тут наобещал, чем запугивал, как он относится к своим родным дочерям – им велено было представить такое вот объяснение. На миг во мне смешиваются чувства, совершенно мне не свойственные – гнев, злость, желание дать этому мужчине пощечину. Я никогда никого не била, мне даже не приходило в голову, что я так могу. Могу просто об этом подумать, но сейчас, видимо, в моих глазах что‑то такое отражается слишком ясно, потому что Михаил усмехается:

– Так‑так‑так, значит, поняла все. Значит, все‑таки дерзкая. Но и глупая в том числе. Решила, что можешь прикрыться Богданом, что спрячешься за ним, да? Вот только ты забыла, Алина. Ты по‑прежнему принадлежишь мне. Я уже говорил, ты – моя собственность. – Бездны в его глазах становилось все больше и больше, но я по какой‑то причине не падала в обморок, как сегодня утром. – А свою собственность я могу взять, когда захочу. Или уничтожить. Раздавить по щелчку пальцев. Как букашку.

На миг перед глазами проносится совершенно невероятная картина, в которой я все‑таки бросаюсь на него. Наверное, это было бы последнее, что я сделала в своей жизни, не говоря уже о том, что потом стало бы с моими родными. Именно мысль о них и остановила. Я только посмотрела ему в глаза и произнесла:

– Так раздавите.

Верховный опешил. Или мне показалось? Потому что на миг в его глазах под давящей глубиной Бездны и магии промелькнуло что‑то другое. Что, я понять не успела, он шагнул ко мне и прошипел:

– За дочерей шкуру с тебя спущу, Алина. С тебя и со всей твоей семьи. С них начнем. Будешь смотреть, как они умирают. Или, – Бездна в его глазах превратилась в тысячи лезвий, которые резали в кровь, – сама ответишь за все. За свою непокорность. За дерзость. За то, что провела ночь с Богданом. Выбирай.

Какой тут может быть выбор?

– Отвечу сама, – произнесла тихо.

Ноздри Михаила хищно шевельнулись. С каждым мгновением он все больше напоминал мне зверя. Я никогда не видела тварей Бездны, но сейчас мне показалось, что передо мной – одна из них. Только в человеческом обличии, которое вот‑вот упадет к его ногам, как раскроенная острыми ножницами ткань.

– Снимай свои тряпки, – процедил он. – Все. И иди к столу.

Если бы я раздевалась у себя в комнате, наверное, избавление от мокрой тяжелой ткани мне бы принесло облегчение. Но сейчас кожа покрылась мурашками, стоило мне только выпутаться из рукавов и из лифа. Не говоря уже о том, что, когда оба платья – и нижнее, и верхнее, упали к моим ногам, по телу прошла дрожь.

Я приблизилась к столу, не оборачиваясь. Мне хватало хлестких плетей взгляда, скользящих по обнаженной коже, пока я шла.

– Локти на стол, – последовал очередной приказ.

Я и без того чувствовала себя уязвимой, но, подчинившись, оказалась в совершенно открытой, беззащитной, унизительной позе, от которой все внутри сжалось. Я вздрогнула, когда ладонь Верховного легла на мою шею, прошлась вдоль позвоночника, надавив на поясницу и заставляя прогнуться еще сильнее. Потом раздался какой‑то хруст и следующий приказ:

– Считай удары и после каждого говори: Я – ваша собственность. Пропустишь хоть один, отправлю за твоей семьей. Ты меня поняла?

Ответить я не успела, потому что уже в следующий миг воздух вспорол режущий свист, а поясницу и ягодицы опалила жесткая кожа форменного ремня.

Это было так больно, что я едва удержалась, чтобы не закричать. Больно, а еще обидно: во‑первых, папа и мама никогда не поднимали на нас руку, даже когда мы баловались, а во‑вторых – потому что я вытащила его дочь из воды. Спасла ей жизнь. И от этого хотелось глупо, по‑детски разреветься. Вот только слезами тут не поможешь, поэтому я подавила рвущийся из груди крик и выдохнула:

– Один. Я ваша собственность.

От такого признания просто перекорежило бы, но следующий удар снова опалил кожу болью, выключая все мысли.

– Два. Я ваша собственность.

От третьего показалось, что меня бьют чем‑то раскаленным.

– Три. Я ваша собственность. – Голос сорвался, я судорожно втянула воздух и вцепилась зубами в руку на четвертом. Михаил явно не жадничал и бил в полную силу.

– Че… тыре. Я ваша собственность.

От следующего я дернулась всем телом, снова впиваясь в кожу зубами. Не хочу кричать! Не буду! Не доставлю ему такого удовольствия.

– Пять, – выдохнула через сжатые зубы. – Я ваша собственность.

Новый хлесткий удар пришелся по пылающим ягодицам, и я прокусила руку до крови.

– Шесть, – произнесла, чуть не подавившись словом. – Я ваша собственность.

Дальше удары сыпались один за другим, я только успевала считать, и в голове крутилась всего одна мысль: только бы не пропустить, потому что подставить под такое свою семью я не имела права. На этом и держалась, иначе, наверное, уже давно просто кричала бы и билась на этом столе, пытаясь вырваться. А так только рвано считала удары и на тридцатом, когда пряжка ремня звякнула об пол, меня уже просто трясло. Как в ознобе, когда‑то в детстве я сильно заболела, у меня был жар, и вот так же меня колотило от него. Сейчас тоже зуб на зуб не попадал, кажется, я прокусила не только руку, но и губы. Несколько раз. Спина, ягодицы, бедра словно горели непроходящим огнем, а когда Михаил рывком дернул меня за волосы, а после швырнул на стол, на спину, я все‑таки закричала.

Из глаз брызнули слезы, показалось, что я упала в котел к Низшему.