Собственность Верховного бестиара

– Я не знаю, куда мне идти. – Алина глубоко вздохнула, а после добавила: – Меня привели служанки, но их отправили… их наказали. Я не помню дороги.

Прямой ответ. Но какой спокойный. Сильная, удивительная девушка.

Михаил ее сломает.

Эта мысль почему‑то пришла в голову, полоснула по сердцу, словно хтианами. Решение пришло быстро, и, прежде чем Алина успела сказать что‑то еще, он подхватил ее на руки.

– Что вы делаете? – выдохнула она.

Сейчас ее лицо было так близко, что он при всем желании не смог бы не смотреть в эти невероятные колдовские глаза. Богдан догадывался, что ответ ей не понравится, но все же сказал:

– Я забираю тебя. Себе.

Алина

Не представляю, как я удержалась на грани. Той самой, когда просто сползаешь на пол и начинаешь беззвучно плакать. Слез не было, а когда меня подхватили на руки, в груди закончился воздух. Я даже шевелиться лишний раз не хотела, но все‑таки вытолкнула из себя вопрос.

Чтобы услышать ответ:

– Я забираю тебя. Себе.

Вот так просто, как куклу или любую другую игрушку. Наверное, именно в этот момент я поняла, что моя жизнь изменилась окончательно и бесповоротно. Михаил не остановится, пока не сделает то, что задумал, а его племянник?

У меня было время подумать об этом, пока мы шли по коридорам, казалось, бесконечного дворца, а слуги и гардианы расступались перед нами. На лицах первых читалось плохо скрываемое любопытство, смешанное с изумлением, на лицах вторых – бесстрастных, просто принятие того факта, что я переходящий приз.

Мне надо было подумать об этом, надо было подумать о том, что и как говорить и что делать, но я настолько устала, что все мысли просто выветрились из головы. Я позволила себе молча утонуть в этих объятиях, кусая губы и глядя на сменяющие друг друга декорации и лица. Поздним вечером их было не так много, как могло бы, но все равно достаточно.

Достаточно для того, чтобы понять, кто я.

Игрушка. Собственность.

Вопрос только в том, чья.

Бестиар, что нес меня на руках, распахнул дверь ударом ноги. Получилось не аристократично, и я с трудом сдержала смешок. Смех – первый признак подступающей истерики, а я не хотела, чтобы меня накрыло слезами и паникой. В таком состоянии я не смогу говорить и мыслить здраво.

Мы прошли через небольшой кабинет, совершенно не напоминающий кабинет Михаила, и оказались в спальне. В такой огромной, что впору было здесь в догонялки или прятки играть.

Глупая мысль. И я глупая, если подумала, что меня могут отпустить.

Племянник Верховного усадил меня на постель поверх покрывала, сдернул с кресла аккуратно сложенный плед, которым, судя по аромату луговых трав и свежести, никто до меня не пользовался, и закутал в него поверх своего мундира.

– Вы защитите мою семью? – с губ сорвалась очередная глупость. Но я ничего не могла с собой поделать. Почему‑то рядом с Михаилом говорить о семье боялась, а рядом с его племянником – нет. Его имени я не знала. Я вообще ничего о нем не знала, что, если он сейчас рассмеется мне в лицо?

– Твою семью? – холодно переспросил он.

Не смеется. Уже хорошо.

– Да. Отца. Брата. Сестру. Михаил… – я прикусила язык. – Верховный может отыграться на них за отказ.

Почему‑то меня уже даже не знобило, когда я смотрела ему в глаза. Может быть, дело было в мундире и пледе, а может быть, в том, что сегодня я столько раз соприкасалась с силой бестиаров, что она воспринималась как само собой разумеющееся? Такое вообще может быть? Неважно. Я ждала его ответа, понимая, что он изменит все. Для меня так точно.

– Да, – наконец, отозвался он. – С ними ничего не случится. Если будешь делать все, как скажу я.

Конечно. Кто бы сомневался.

– Ты будешь моей любовницей, Алина. Михаил не станет претендовать на тебя, если поймет, что я был первым. Это ниже его достоинства. Не говоря уже о его репутации. Скорее, он вывернет все так, что подарил тебя мне. Для всех это будет объяснением, которое не уронит его значимости ни в глазах окружающих, ни в его собственных.

С удивлением обнаружила, что не чувствую никакого внутреннего протеста. Должно быть, сказались усталость и напряжение, а может быть, осознание того, что он говорит правду. Он обещал защитить моих родных. Гордость в сравнении с жизнями и благополучием тех, кто тебе дорог – ненужная роскошь.

– Ты согласна? – вот теперь от взгляда бестиара снова закружилась голова.

Я уже забыла, каким он может быть затягивающим, давящим, властным. Сейчас, сидя в комнате этого мужчины, я бы ни за что не сказала, что его сила чем‑то уступает силе Верховного, скорее, наоборот. Если в Михаиле она билась, как звериная ярость, в его племяннике стелилась ровно, как сгущающийся поутру туман, набирающий плотность. Сама не знаю, почему я об этом подумала, но сейчас только склонила голову:

– Благодарю за оказанную честь. И за вашу помощь, – вытолкнуть это из себя оказалось не так уж сложно. Странным образом любое сопротивление ему просто рассыпалось об этот «туман». Который ворочался в его сердце, струился в его крови как огонь из нутра вулкана. Верховный вызывал отчаянное желание сражаться до последнего, его племянник – склонить голову и признать его власть.

Но как такое возможно? Ведь Верховным может стать только тот, чья сила превышает любую другую…

– Хорошо. Там можешь умыться и привести себя в порядок, – бестиар указал в сторону еще одной двери. – Потом жду тебя здесь.

Я отпустила края пледа. Поднялась.

Предательское разорванное Ольгино платье поползло вниз, я едва успела его подхватить, а вот мундир – нет. Он упал к моим ногам, и взгляд мужчины текуче, обжигающе протянулся по моим обнаженным плечам. Как тот самый вулканический огонь, способный испепелить дотла. Это длилось какое‑то мгновение, но оказалось достаточным, чтобы во рту пересохло, а огонь прямо под платьем и нижним платьем перекинулся на грудь, на живот, даже каким‑то образом забился внутри. В самом низу.

Бестиар отвернулся, и я, испытывая жгучий стыд за то, что только что произошло, спросила:

– Как мне вас называть?

– Что? – отстегивая крепления хтианов, он хищно посмотрел на меня.

– Как мне к вам обращаться? – повторила я.

– На людях обращаться к тебе буду только я. Ты будешь отвечать, первой со мной заговаривать не смей. Когда мы наедине, достаточно будет моего имени. Богдан.

Вот вроде бы ничего обидного не сказал. Не сделал, но разом провел между нами черту. Хотя так и должно быть. Склонила голову:

– Я поняла, Богдан.