Спасатели разбитых сердец

Аркадий Натанович сказал, что только от нас самих зависит, сможем ли мы стать, как они, народными любимцами. При этом предупредил, что мы должны не филонить, соблюдать строжайшую дисциплину и на съемках выкладываться на все сто. А чтобы стать еще на шажок ближе к успеху, каждому из нас нужно развить у себя способность тонко чувствовать нюансы характера персонажа и проникнуться особым духом минувшей галантной эпохи.

Снимали мы комедию под названием “Свадьба княжны Бекасовой”. Мне досталась главная роль той самой невесты из дворянского рода. Я до того напроникалась атмосферой давно минувших времен, усердствуя в заучке реплик, что на автомате сказанула следом за всеобщим шумным возмущением: “Не пора ли вам, любезная мадам, одолжить телефонную трубку ожидающему за вами почтенному господину режиссеру?”

“Мадам” в колхозной длинной телогрейке, из‑под которой топорщилась накрахмаленная заштопанная юбка, неласково сверкнула на меня глазами из‑под нахлобученной на лоб лохматой драной шапки. Разинула рот явно не для вежливого ответа и вскинула руку, чтобы покрутить пальцем у виска, но, должно быть, мистический дух галантной эпохи проник и в ее голову. Как‑то сразу она устыдилась, молча шваркнула трубкой об стол и потопала за колхозные ворота.

Поговорив по телефону с директором музея‑усадьбы, Аркадий Натанович подошел ко мне

– Ты, Зин, конечно, молодчина, – режиссер улыбнулся, озорно прищурив правый глаз. – Видно, что стараешься по‑настоящему вжиться в образ барышни Любоньки. Но мозги, – он стукнул указательным пальцем по лысеющей макушке, прежде чем надеть демисезонную теплую кепку, – их тоже надо беречь, иногда разгружать.

– Спасибо, Аркадий Натанович, я приму к сведению, – отвечая ему приветливой улыбкой, я отвела от лица половинку эскимо в бело‑синей бумажке.

– Сегодня мы отдыхаем, так сказать, обживаемся и осматриваемся на новом месте. Нина Климовна приезжает завтра с утра, – режиссер упомянул директора музея. – Думаю, к полудню мы уладим все вопросы и начнем снимать в усадьбе. По фотографиям там очень красивая натура. Вот и проверим, убедимся воочию.

Аркадий Натанович пошел к распахнутым колхозным воротам, намереваясь проверить, хорошо ли разместили на конюшне привезенных из Подмосковья дрессированных лошадей, и вдруг обернулся, внимательно на меня посмотрел.

– Да, чуть не забыл сказать… Мороженым не злоупотребляй в холода. Это так, считай, отеческое предостережение. И голос мне твой жалко. Хороший, звонкий. Понятное дело, что потом выручит озвучка. Но здоровье, оно ведь штука хрупкая. В общем, ты меня поняла.

– Я этот остаточек доем и больше не буду покупать, – пообещала ему и поспешила к телефону под недовольные возгласы стоящих за мной людей.

Отец обо мне так не беспокоился. Его не волновало, что и когда я ем. Он откупался от ребенка деньгами на карманные расходы и чаще думал о развлекающих его молодых красотках, чем о подрастающей дочери. От слов режиссера у меня сделалось пасмурно на душе, всколыхнулись детские обиды.

Тяжело было говорить с отцом, я слушала его монотонное нытье, как нудную телепередачу, не вникая в содержание речей. С моей же стороны телефонного провода прозвучали “Привет”, “Угу”, “Ага”, “Да”, “Нет”, “До скорого”. И весь разговор.

“Все! Хватит грустить и страдать!” – решительно приказала я себе, топая по тракторной колее к деревенскому дому, где мы с подругой Тоней сняли по комнате.

Моя жизнь светла и прекрасна, как это ясное солнышко, на морозе отливающее розовым румянцем. Главная роль в кинокомедии – еще недавно я могла лишь мечтать о таком везении. Если у меня все получится и княжну Бекасову в моем исполнении полюбят миллионы людей по всей нашей необъятной стране, это какая ж будет радость для меня… Страшно представить… Только бояться как раз и нельзя. Пора научиться у наивной беззаботной барышни радоваться каждому мгновению жизни. Сейчас мне надо наслаждаться красотой природы, а не вспоминать душную квартиру.

Вокруг чудесно! Снег лежит на деревьях, оплетая ветки пышным кружевом. Под ногами похрустывает, и морозец бодрит, легонько пощипывая за щеки.

Милый деревенский пейзаж, казалось бы, ничуть не изменившийся с тех самых времен, когда здешними угодьями владел барин, от которого и осталась усадьба, помог мне настроиться на мажорный лад. Веселые песни зазвучали в памяти, я чуть не начала мурлыкать себе под нос. И внезапно, как бывает в страшные моменты детских сказок, когда вылетает из мрачной избушки Баба Яга в ступе или вылезает из темного подземелья Кощей, гремя разрубленными цепями, словно тучи над моей головой сгустились, закрывая солнечный свет, а мороз сделался крепче и уже не щипал, а обжигал до боли нежную девичью кожу.

– … Но вскоре сон мой сбылся,

И раннею весной

Мой милый возвратился

С красавицей женой…

Пела пухленькая старушка в цветастом платке и овчинном полушубке, сидя на обметенной от снега лавочке возле “нашего” с подружкой дома. Сам хозяин, седой как лунь Иван Федосеевич, аккомпанировал ей на гармони.

Я вошла в открытую калитку, и песни прекратились.

– Приятельница моя, Аграфена Гавриловна, – старик поднялся с тихим кряхтением и поставил гармонь на лавочку. – А это постоялица Зиночка, столичная артистка. С завтрашнего дня у нас в деревне начнут снимать кинокомедию.

– Я уж наслышана, и маленькую роль себе выхлопотала. Буду проезжей купчихой, – Аграфена Гавриловна тоже встала, отряхнула с рукава свалившийся с ветки снег. – Добро пожаловать к нам в деревню. Можете звать меня просто – баба Груша. Я вам с Тонечкой вкусный грушевый пирог принесла, а сама пойду восвояси. Козы у меня на скотном дворе без присмотра. Как бы козлята опять не раскидали горку из дров. Любят они прыгать по ней.

– Приятно познакомиться и большое спасибо за пирог, – я поблагодарила Аграфену Гавриловну.

Иван Федосеевич поспешил открыть дверь, впустил меня в дом, но следом не пошел.

– Пойду‑ка я помогу бабе Груше приструнить козлят, – вызвался он. – Девчата пущай посекретничают без посторонних ушей. Они у меня чуткие, как у старого филина. Не жалуюсь я на слух.

– Слух у тебя, Ванюша, музыкальный, – заподхалимничала Аграфена Гавриловна. – Тракторист Борька в свои двадцать пять не смог тебя на празднике обыграть.

Иван Федосеевич жил один. Жена у него умерла, дети и внуки не часто приезжали из города. Я догадалась, что баба Груша тоже была одинокой вдовой, потому хозяин дома поселился у нее на время съемок. Заверил нас, что досаждать не станет, будет захаживать, чтобы посмотреть, не устроила ли городская молодежь беспорядок и для ухода за домашней птицей. Иван Федосеевич держал пятнадцать уток десяток гусей и полный вместительный курятник. Я всего раз успела туда заглянуть, и кур не сосчитала. Меня прогнал задиристый петух, чуть не вцепился в ондатровый воротник пальто.

 

Глава 2. Ученый Филин и Товарищ Селедка

Главной достопримечательностью дома Ивана Федосеевича служила красивая русская печка. Большая комната, где она стояла, занимала почти весь этаж, не считая уютной кухоньки и квадратной прихожей. Мансарда была поделена на три маленькие комнаты.