Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея

– Сейчас с завтрака из Милютиных лавок, – сказал Хрустальников управляющему. – Генерал Безмятежнов угощал. Вы знаете генерала Безмятежнова? Седой такой, с щетинистыми волосами. Голова белая, а усы накрашены. Он теперь в отставке… Вышел в отставку и открывает мыловаренный завод, и просит у нас ссуду под векселя. Хочет учесть. Векселишки, правда, дрянненькие, но дать надо. Нельзя… Хороший человек… Тем более что и сумма‑то небольшая – всего двадцать восемь тысяч. Каким, батюшка, он нас рейнвейном угостил – ах, черт возьми! В рюмки налили – аромат по всей комнате и пошел. Рейнвейн и сигары были хороши. Восторг что такое! Вы знаете, я сам курю дорогие сигары, но это что‑то особенное. Спрашиваю его, где он купил, – не говорит. «Это, – говорит, – мой секрет». Лафит был недурен, но лафит я не особенно люблю. Кстати, отчего вы вчера не были в балете, Иван Алексеич?.. Послушайте, ведь это грешно… Первое представление балета – и вас нет. А как эта крошечка Чмигулина отличилась, так просто прелесть! Знаете, такая черненькая букашка‑таракашка, на котенка смахивает? Так вот она. Вчера ей в первый раз ответственное па дали… И я вам скажу: это талант… Это большой талант! Со временем это будет звезда большой величины. В самом деле, отчего вы вчера не были в балете? Ведь это варварство!

– Вчера у меня играли в карты. На двух столах винтили, – отвечал управляющий.

– Винт… Что такое винт? Винт можно бы и до другого раза отложить. Нет, это безбожно! А нам так нужны были руки для этой… Ведь какая хорошенькая‑то! Свеженькая, бутончик… Мы согласились ее поддержать. Грех вам, грех… – Хрустальников икнул. – Вот это у меня непременно с омара, – прибавил он. – Не могу я омаров есть. Иван Алексеич… не в службу, а в дружбу… велите, голубчик, артельщику подать мне бутылку содовой воды в директорскую.

– Сейчас я распоряжусь.

– Там еще никого нет? – кивнул Хрустальников на директорскую.

– Никого.

– Странно. А я так торопился. Ну да все равно… Вот что, милейший… Я посижу там, в директорской, полчасика, и если никто не соберется, то я уеду. Пусть без меня решают… Мне хочется сделать визит этой крошке! Ведь какая девочка‑то! Теперь в ход пойдет. Вчера князь Лопушников ей корзинку цветов… Глазки как угольки… Меня ей представила Марья Николаевна. Она была как‑то у Марьи Николаевны… и я там был… Ах да… А ежели зайдет речь о генерале Безмятежнове… он тут подал заявление… то вы скажите всем, что я прошу за него, очень прошу. Ну что там такое! Пустяки… Двадцать восемь тысяч. Так содовой‑то водицы, пожалуйста…

Хрустальников направился в директорскую, находящуюся за кабинетом управляющего, а управляющий вышел в помещение конторы. Там он нос с носом столкнулся с конторщиком Стукиным.

– Вы куда? – спросил управляющий Стукина.

– К Лавру Петровичу.

– Нельзя. Он теперь занят важными делами.

– Но ведь и у меня, Иван Алексеевич, важные дела.

Управляющий поднял голову, нахмурился и сказал:

– Вы, кажется, начинаете мудрить. Идите лучше заниматься.

– Помилуйте, Иван Алексеевич, какая же тут мудрость? У меня с Лавром Петровичем дела серьезные. Я насчет того дела покончил с Матильдой Николаевной, они согласны выйти за меня замуж, и вот теперь хочу объявить об этом Лавру Петровичу…

– После, после вы ему об этом объявите.

– Нет, я после об этом не могу‑с.

– Послушайте, Стукин! Что за тон! Вы забываете, что вы разговариваете с управляющим.

– Для меня директорские дела важнее… Ежели я что им обещал…

– Идите, говорят вам, к вашей конторке! – возвысил голос управляющий.

Стукин поднял голову и приосанился.

– Нет‑с, не пойду, – отвечал он. – Ежели теперь нельзя видеть Лавра Петровича, то я останусь здесь караулить его выхода. Укараулю и передам ему, что вы меня к нему не допускаете.

Управляющий нахмурился.

– Какой вы дерзкий, однако… Ну хорошо, я вам припомню! – произнес он, сдаваясь, и прибавил: – Погодите, я сейчас доложу об вас Лавру Петровичу. – Он отправился в директорскую, вернулся оттуда и сказал:

– Ступайте.

Стукин вошел в директорскую. У большого стола, покрытого пунцовым сукном, сидел, расстегнувши жилет, Хрустальников.

– А! Стукин! – воскликнул он. – Ну, что скажешь хорошенького?

– Много хорошенького, Лавр Петрович… Был у Матильды Николаевны с визитом. Они вам кланяются. Вчера я был. Очень они скучали, что вы у них два дня не изволили быть. Ах, Лавр Петрович, как они вас любят! Боже мой, как любят! Вчера только и разговоров, что об вас: «Где‑то теперь Лавр Петрович? Что‑то он теперь делает?»…

– Ну, ты бобы‑то не разводи, а говори толком, – перебил его Хрустальников.

– Я и то толком‑с. Вы не верите? А я вам наисущую… Они вас, Лавр Петрович, ревнуют, а это значит, что очень любят.

– Ну, однако, что же ты у ней делал?

– Во‑первых, вручил им коробку конфет. Это я, Лавр Петрович, от себя. Потом выпил рюмку мадеры. Они меня угощали. Выпил рюмку мадеры и сделал им предложение руки и сердца. Они, Лавр Петрович, дали свое согласие, и я уже теперь жених.

– Поздравляю, поздравляю. Очень рад.

– Жених‑с… Теперь, Лавр Петрович, мне нужно к ним почаще являться, – продолжал Стукин. – Надо уговориться. Судите сами, женитьба – вещь важная. Они дама прекрасная, и мне очень нравятся, но все‑таки я должен к ним привыкнуть, и они ко мне тоже. Фрак нужно шить, Лавр Петрович. Нужно шить фрак, а деньжонок нет.

– Ну, на фрак я тебе дам… Шей…

– Ежели уж будет милость, Лавр Петрович, то дайте сейчас… Пораньше заказать, так лучше. Да и бельишка надо купить, Лавр Петрович… А то, судите сами, эдакая изнеженная дама Матильда Николаевна, сами они в батистовых сорочках ходят, а у меня белье в дырьях. Не под пару я им буду.

– А почему ты знаешь, что у ней батистовые сорочки? – вскинул на него глаза Хрустальников. – Где ты их видел?

– Я не видал‑с, но так полагаю… Потому эдакая дама – и все… – опешил Стукин. – Только вы, Лавр Петрович, бога ради, не подумайте что‑нибудь… А уж как они вас любят! Боже милостивый! Законная жена так не любит мужа, как они вас.

– Ну, довольно, довольно… Ты там у ней никого не видал постороннего?

– Никого не видал. Видит бог, никого… – поспешно заговорил Стукин. – Посидели они со мной и начали в театр собираться.

Хрустальников вынул из кармана бумажник.

– Сто рублей тебе на фрак довольно? – спросил он.