Свинцовая воля

Но ответить Лиходей не успел, потому что в эту минуту Илья неожиданно застонал и сильно ухватил его за руку окровавленными пальцами. Не ожидавший подобного бандит испуганно отпрянул назад и опрокинулся на спину. Не подавая виду, что в этот момент неслабо струсил, Лиходей быстро вскочил и стал вытаскивать из кармана кастет, как назло зацепившийся за подкладку.

– Не тронь, – распорядился Веретено.

Илья с трудом поднялся, упираясь руками в пол, сел, облокотившись на согнутые колени, обхватил свою голову ладонями. Морщась от невыносимой боли в голове и от непрекращающегося звона в ушах, он невнятно произнес спекшимися от кровавой корки губами:

– Что ж вы, сволочи, делаете?

– Ты кто? – в свою очередь спросил Веретено. – Что‑то не похоже, что ты с фронта возвращаешься?

Сквозь кровавую пелену в глазах Илья обвел присутствующих бандитов рассеянным взглядом, задержав его на мальчишке.

– Как же я сразу не догадался, – сказал он и, несмотря на то что ему сильно досталось, и во всем теле ощущалась непреходящая слабость, и по‑прежнему кружилась разбитая голова, слабая улыбка тронула его губы, потому что, по всему видно, как раз и настал тот самый момент, ради которого он и прибыл сюда: самое время начать внедряться в местную банду. – А ведь Симыч предупреждал… что в Ярославле надо ухо держать востро.

Веретено и Лиходей многозначительно переглянулись. От внимательных глаз боевого разведчика это не ускользнуло, и Илья решил, что интуитивно выбрал правильную позицию поведения.

– Симыч… это кто? – осторожно осведомился Веретено, испытующе вглядываясь прищуренными глазами в его лицо с как‑то сразу ввалившимися щеками, заросшими жесткой щетиной.

– Старинный друг моего брательника, – ответил Илья. – Знатным вором он был. Но это долго рассказывать.

– Знавал я одного вора по кличке Симыч, – раздумчиво произнес Жорик‑Веретено. – Вместе отбывали срок в Мордовских лагерях. Потом я откинулся, а он по этапу отправился… в Воркуту. Уж больно непокорный был.

– А брат твой кто? – спросил Лиходей, начиная непонятно с чего нервничать. – Тоже сиделец?

С облегчением отметив про себя, что находится на верном пути, Илья с нарочитым деревенским простодушием ответил:

– Не‑а, он был Герой Советского Союза, капитан бронетанковых войск. У нас в Тамбове он имел птичью кличку Филин. Может, слыхали о таком?

– Это который банду организовал? – с недоверием спросил Веретено. – А потом под расстрельную статью попал?

– Он самый, – со вздохом признался Илья. – Из‑за него мне в деревне и жизни не стало, всякий человек норовит обидеть… Как будто я в чем‑то виноват. Вот и решил к вам сбежать на шинный завод… Жить‑то надо как‑то, – морщась сильнее обычного, чтобы показать, насколько ему больно, он ощупал свой затылок, произнес с обидой: – А тут вы чуток меня на тот свет не отправили, – и немного помолчав, попросил: – Возьмите меня в свою банду, парни. Глядишь, и я пригожусь. Опыт фронтовой имеется. А? – Он перевел умоляющий взгляд с одного на другого, потом на мальчишку, и вдруг, подмигнув ему, с жалостливой улыбкой сказал: – Подельник ваш, думаю, не против? Мы с ним уже успели близко познакомиться. Да и кое с кем из вас тоже, – Илья отнял руку от головы и показал озадаченным бандитам свою окровавленную ладонь. – Уж вы не бросайте меня… калеченного.

– Веретено, – вдруг обратился мальчишка к Жорику (чего Илья никак от него не ожидал), хмуро глядя на старшего исподлобья, – ты это… возьми его… к нам. Чего тебе стоит?

Парнишка, по всему видно, чувствовал свою вину перед незнакомым парнем, который вроде как оказался на поверку своим, потому что в следующую минуту подошел к Илье и неуверенно протянул ему свою грязную ладошку.

– Меня здесь все Шкетом кличут, – сказал он смущенно. – А мама Павликом называла… Только она умерла у меня… Под бомбежку попала в войну.

Было заметно, что это признание мальчишке далось с невероятным трудом, и он, чтобы не расплакаться от воспоминаний о матери, неожиданно грубо по‑мужски выругался и яростно сплюнул на пол.

Веретено на это ничего юному подельнику не ответил, лишь несколько раз ловко прокрутил в пальцах выкидной нож, наглядно продемонстрировав Журавлеву искусное владение «пером». Лиходей вопросительно уставился на своего корефана, на всякий случай сунул руку в карман, стараясь на ощупь надеть свинцовый кастет на влажные от пота пальцы.

 

Глава 5

 

Река непрестанно трудилась, день и ночь величественно несла свои воды, держа на плаву военные катера, гражданские пароходы и огромные серые баржи, груженные песком, кирпичом и другими строительными материалами, предназначенными для восстановления разрушенного в годы войны древнего русского города Ярославля. Волны равномерно набегали на пологий берег, с шорохом плескались, и зыбкая поверхность обширного водного пространства ярко играла зеркальными бликами. Высокое жаркое солнце, неподвижно висевшее по ту сторону Волги, сияло с голубого, без единого облака неба пронзительно желтым расплавленным медом.

От прекрасного вида широко раскинувшихся просторов, от обостренного чувства сопричастности к долгожданной Великой Победе у находившихся на набережной людей лучились глаза, светлые улыбки не сходили с одухотворенных лиц, и лишь у одного Леонтия Семенова на душе было хмуро, как в пасмурный день.

Надвинув на глаза светлую кепку, держа сжатые в кулаки руки глубоко в карманах широких льняных брюк, он размашисто шагал по еще неустроенной набережной, угрюмо глядя прямо перед собой. По его осунувшемуся лицу текли струйки пота, но не от духоты, а от напряженного мыслительного процесса. Мысли его были до того нерадостные, что впору было утопиться: взять да и прыгнуть прямо сейчас с высокого мола в воду. Семенов даже на минуту приостановился, окинул взглядом отдыхающих и снова двинулся дальше, ухмыляясь от нерадостной перспективы быть похороненным с вздутым животом и синим лицом, какие обычно бывают у всех утопленников.

С того дня, как Илья Журавлев отправился в Ярославль, минуло больше недели, а от него не было ни слуху ни духу: человек как будто сквозь землю провалился. Семенов уже голову сломал, прикидывая и так и этак, желая понять, куда занесло прикомандированного тамбовского оперативника: прибыл он на место или потерялся в пути? А ведь перед отъездом они не просто договаривались между собой, как старинные приятели, а Леонтий Семенов настоятельно требовал, даже приказывал, как старший группы, курирующий внедрение офицера НКВД Журавлева в местную банду, что как только Илья определится с работой и подыщет себе подходящую квартиру, он обязательно должен выйти на связь. Но даже если и устроиться не удастся, он все равно должен был выйти на связь в течение трех, максимум четырех суток. А в случае каких‑то уж совсем непредвиденных обстоятельств дополнительно давалось еще пару дней. Но срок давно вышел, а известий от Ильи как не было, так до сих пор и нет.

Место для тайника, куда Журавлев должен был спрятать послание, было выбрано не абы как, а с умом. С таким расчетом, чтобы к нему всегда можно было подойти, не вызывая у окружающих подозрения и лишних вопросов.