Тебя никто не найдет

– Рабочая травма? – Эйра достаточно повидала на своем веку покалеченных конечностей: сосед, которому многопильный станок оттяпал три пальца, брат матери с отпиленным большим пальцем. Старики охотно демонстрировали свои руки, свидетельствовавшие о тяжких условиях труда в прошлом.

– К сожалению, нет, – ответил ГГ. Его взгляд скользнул по сарайчику с просевшей крышей, в котором когда‑то хранились дрова и, возможно, даже жили куры. – Раны совсем свежие, рукав рубашки пропитался кровью.

Эйра судорожно сглотнула.

– Звучит так, словно его…

ГГ кивнул.

– Черт его знает, с чем мы имеем дело.

Горелым не пахло. Никакой катастрофы не произошло. Лишь пара очумевших мух, которые еще не поняли, что лето закончилось.

Эйра налила себе стакан апельсинового сока. Открытая бутылка стояла нетронутой, и в ней было ровно столько, сколько она оставила вчера. В холодильнике – остатки купленной еще позавчера тайской еды навынос. Она разогрела их и слопала прямо из упаковки.

И никто не сказал ей: возьми тарелку.

С тех пор как она отвезла маму в приют, прошла неделя. Эйра не успела еще привыкнуть к покою и тишине. А еще – к свободе. Наверное, так можно это назвать. Целый вагон освободившегося времени, исчезнувшая за ночь ответственность. Прямо сейчас Черстин Шьёдин сидела в столовой за столом из сосны в окружении акварельных пейзажей местных художников. Она не одинока, о ней позаботятся. Зато у самой Эйры теперь есть время забросить ноги на стол и смотреть плохие телепередачи, встречаться со старыми друзьями и подолгу нежиться в ванной.

Эйра еще раз проверила свой телефон. Никаких пропущенных звонков, никаких сообщений. Разумеется, у следователей не было ни малейшего повода держать в курсе событий обычного патрульного. Рано или поздно она столкнется с ГГ или с кем‑нибудь из его коллег в полицейском участке Крамфорса, или же не столкнется: скорее всего, они разобьют свой лагерь в Соллефтео, который находится ближе к месту преступления. Но даже если и так, все равно руководство расследованием будет почти целиком исходить из Сундсвалля. Как ни крути, а ее участие в этом деле закончилось.

После ночи в заброшенном доме ей требовалось хорошенько выспаться перед следующим дежурством, но Эйра быстро поняла, что из этого ничего не выйдет.

Придя к такому выводу, она встала и отправилась к соседу. Тот был во дворе, сгребал граблями опавшую листву с лужайки. Черный пес стремительно бросился к ней, едва завидев ее. Эйра присела на корточки и дала обнюхать свою шею и подмышки.

– Малыш явно соскучился по тебе, – заметил Аллан Вестин, восьмидесятилетний старик, который вот уже несколько лет жил один. Его жена переехала в Стокгольм, чтобы быть поближе к внукам. Вначале предполагалось, что он уладит дела здесь и тоже последует за ней. Но вот уже почти четыре года прошло, а он до сих пор еще не готов оставить свой дом.

Именно поэтому он с радостью разделил заботу о Патраске, ведь пока Эйра работала, пес подолгу оставался один. Вообще‑то пса давным‑давно должен был забрать его настоящий хозяин, но время шло, а Улоф Хагстрём не давал о себе знать. Он проходил подозреваемым по делу об убийстве, где жертвой был его родной отец. Это было тем самым расследованием, которое в свое время настолько поглотило Эйру, что ей оказалось трудно о нем забыть. Последствия до сих пор давали о себе знать, и среди них этот пес, которого покойный оставил после себя. Патраск оживлял дом и радовал ее маму: его настойчивый лай, когда хочет в туалет, близость живого лохматого существа.

Потом Аллан Вестин заговорил о кустах смородины, о том, как он скучает по собакам, которые были у него в жизни. Эйра сдалась и перестала отстаивать свою часть заботы о собаке. Патраск теперь почти постоянно ночевал в доме соседа, где ему предоставили собачью корзинку и прочие удобства, хотя пес все равно обожал запрыгивать на двуспальную кровать. «Такая махина рядом чешется, что хрен уснешь», – пожаловался сосед, но при этом с такой теплотой в голосе, что Эйра все поняла. Теперь ее вклад в воспитание пса ограничивался лишь долгими прогулками и бросанием палок в реку.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Патраск прыгнул на нее мокрыми лапами. Она забросила палку подальше и встала спиной к ветру.

– Ты дома? – спросил ГГ.

– Да, собаку выгуливаю, – ответила Эйра. В трубке было слышно, что он едет в машине. Глухой звук работающего мотора.

– Ты по‑прежнему живешь в Лунде? – крикнул он в трубку.

– Да, живу.

– Отлично, – бросил ГГ. – Через пять минут я буду там.

Она ждала его возле Вестерлундской кондитерской. Летний сезон закончился, и старинное кафе уже закрылось, но солнце пригревало ступени широкой лестницы.

– Ну вот, а я так рассчитывал на торт «Наполеон», – посетовал ГГ, выходя из машины и бросая взгляд на неоновую вывеску, которая когда‑то была самой большой в Норрланде.

– Опоздал, – ответила Эйра, – для этого надо было приехать сюда в августе. Или в шестидесятые годы.

Он присел рядом с ней, жестом спросив разрешение закурить. Остатки глины на ботинках, грязь по краю брюк, фрагмент сухого листика и даже, кажется, стружка в великолепной седеющей шевелюре.

– Мы узнали, кто этот мужчина, – сообщил ГГ.

– Уже?

Вдохнув, Эйра ощутила вкус его дыма во рту.

– Он вырезал свое имя на стене. Криминалисты заметили, только когда мы уже увезли труп.

Возле дверей кондитерской, поскрипывая, заколыхались на ветру флаги.

– Мы обнаружили его в списке пропавших. Нашелся один аккуратный полицейский, который составил подробный рапорт. И теперь мне интересно, не возникло ли у этого полицейского ощущения, что за этим скрывается что‑то еще, – мне ведь так нравится читать между строк.

Эйра увидела его улыбку и поняла, что он говорит о ней. Ее недавний выезд. Пропавший мужчина.

– Ты про Ханса Рунне из Нюланда?

ГГ кивнул.

– Мы отправили в Умео его стоматологическую карту. Первое, что сделали медики, когда к ним поступил труп – просветили рентгеном его зубы. Это он.