Тегеран-82. Начало

Произведение живописует жизнь тегеранского высшего общества на фоне городской бедноты и бесправного положения женщин. Автор клеймит нравы общества, измеряющего человеческое достоинство деньгами. Символом праздной и беззаботной жизни бомонда в романе служит улица Лалезар, как средоточие светской жизни и удовольствий, доступных толстосумам.

Сноска‑6:

Из интервью Л. В. Шебаршина «Новой газете», 2001‑й год:

 

«Шахская семья хотела дать дорогу своеобразным свободам. К примеру, сестра шаха, считавшаяся покровительницей искусств, содействовала постановке спектакля в театре Тегерана, в ходе которого на сцене не имитировался, а совершался половой акт. Это не считалось варварством, а вот запрет на подобные вещи трактовали как мракобесие.

Порнография потоком шла в Иран вместе со многими другими, совершенно чуждыми исламу проявлениями «цивилизации». Традиционный образ жизни иранцев более порядочен и морален, чем то, что называется западной цивилизацией. Я имею в виду те ее проявления, которые мы теперь и у себя наблюдаем: культ насилия, порнография, нравственная разнузданность, наркомания, культ индивидуальных прихотей. А общество, нация, страна, принципы оттеснены на дальнюю периферию. В Иране же традиционные ценности приняты обществом, разделяются им».

 

 

 

Глава 2. Веселый бахман 1358‑го

21 января – 19 февраля 1980 года

 

Бахман – позитивные мысли

 

Хроника событий в месяц БАХМАН 1358 года глазами иранской прессы:

5 бахмана 1359 года (25.01.1980) президентом Ирана стал Абульхассан Банисадр.

9 бахмана (29.01.80) – на заседании организации Исламская конференция в Исламабаде (Пакистан) резко осуждается ввод советских войск в Афганистан.

12 бахмана (01.02.80) – первая годовщина возвращения в Иран опального духовного лидера аятоллы Хомейни и назначения им переходного правительства (аятолла прибыл в Тегеран из изгнания 12 бахмана 1357‑го года или 1 февраля 1979‑го).

22 бахмана (11.02.80) – первая годовщина исламской революции (22 бахмана 1357‑го или 11 февраля.1979‑го шах свергнут, а Иран объявлен Исламской республикой).

29 бахмана (18.02.80) – День союза курдских студентов и День памяти курдского генерала Мустафы Барзани (см. сноску внизу).

 

Хроника событий в период с 21 января по 19 февраля 1980 года глазами советской прессы:

23.01 – США официально предостерегают СССР от вмешательства в дела стран Персидского залива.

29.01 – Канада объявляет о том, что четырем американским дипломатам удалось вырваться из Ирана по канадским паспортам.

12.02 – международный олимпийский комитет отклоняет требование США об отмене или переносе предстоящих Олимпийских игр, которые должны состоятьсяв Москве.

 

Когда мы переехали в госпиталь, моих родителей поочередно свалил грипп. Пока болела мама, мы с папой изучили окрестности. Когда слег он, я повела маму по тем местам, которые уже знала. Мама вздрагивала от бесконечных пронзительных сирен амбулансов (карета скорой помощи) и музыкальных клаксонов, поющих на все лады. Ей казалось, что произошло что‑то чрезвычайное, ведь в Москве никогда не сигналили просто так. Но в Тегеране истошный вой автомобиля означал лишь то, что у водителя хорошее настроение. В ту пору в моду вошли затейливые сигналы, их специально монтировали в машины, а гудеть на свой вкус иранским автолюбителям не воспрещалось никогда. Самая веселая какофония случалась в «шулюх» – так коротко и емко иранцы зовут пробку в часы‑пик.

Настораживали маму и протяжные крики разносчиков газет и фруктов.

«За‑а‑а‑ардалу! За‑а‑а‑ардалу!» – печально выводил на всю улицу торговец, толкая перед собой тележку с горой золотистых плодов.

– У него что‑то случилось? – пугалась мама.

– Он просит купить у него абрикосы, – важно пояснила я, повторяя то, что говорил мне папа.

Я привела маму в лавку, где пекли ароматный, лучший в городе «барбари» – берберский хлеб с кунжутом. Когда булочник протягивал мне эту длинную, восхитительно‑пышную, с пыла с жару лепешку, весь мир исчезал, так это было вкусно.

Показала «супер» – ближайший магазин, где можно было купить сразу все – от еды до магнитофона. Советских людей тогда еще удивляли супермаркеты, торгующие всем подряд. Но к хорошему привыкаешь быстро: вскоре все наши удивлялись, как могли в Москве ходить за продуктами в один магазин, а по хозяйственным нуждам – в другой.

Накануне мы с папой разведали места, куда я теперь упорно тащила маму – датскую кондитерскую, полную нарядных пирожных, и булочную при армянской церкви, где выпекали ароматные слойки с заварным кремом – что‑то вроде нашего «наполеона», но с армянским названием. В датской кондитерской папа купил мне кольцо с творожной начинкой неописуемой вкусноты, а свежий армянский «наполеон» довершил революцию в моих вкусовых рецепторах. Ничего подобного я раньше не пробовала! И теперь точно знала, куда тащу маму.

Но она все время мешала мне быстрее привести ее, куда надо. То замрет столбом перед витриной с туфлями, то перед ювелирной лавкой. Я дергала ее за руку и ныла, пока она не сказала тихим злым голосом:

– Вырастешь – поймешь!

Я выросла и поняла. Красивые туфельки, сумочки, ювелирные изделия и прочие радости, украшающие жизнь, в нашей стране в то время приходилось «доставать» – стоять в очередях, иметь связи, покупать из‑под прилавка… Это было что‑то вроде национального спорта по добыче дефицита и многие в нем преуспевали. Но вот так запросто, спокойно и даже вальяжно выставленные на всеобщее обозрение и продажу «дефицитные» французские туфли лишали советского человека привычных ориентиров. И даже казались каким‑то развратом. И что же, каждый может взять и купить это чудо?! Но как же тогда выделиться из толпы?

Тогда мы еще не понимали важность и стоимость денег. Ведь даже имея их, без нужных связей в Москве ничего путного было не купить.