Тегеран-82. Начало

Тегеранский «автотааруф» весьма смахивает на свод правил вежливости истинного иранца, предписывающий предлагать ближнему подарок (угощение, дорогу, etc), пока тот не откажется трижды. Если внимательно присмотреться, куча‑мала на тегеранских дорогах происходит не от того, что все норовят пролезть вперёд, как у нас, а потому что каждый пытается уступить дорогу другому! И пока тот трижды откажется (а он это сделает, потому что дорогу принято уступать), сзади соберётся целая колонна таких же вежливых автолюбителей. Однако обмен реверансами «только после вас» вовсе не отменял смекалку, позволяющую автолюбителям лихо просачиваться в каждую образовавшуюся между автомобилями щель. Это тоже делал каждый уважающий себя тегеранский автолюбитель, даже если он был женщиной. Зато в тегеранских шулюхах никогда не было агрессии: горожане воспринимали заторы как, к примеру, массовое гулянье в городском парке. То есть, как повод пообщаться.

Круговая вежливость порождала движение в рваном ритме «тырк‑парк», а во время каждой вынужденной остановки босоногие мальчишки начинали усердно возить тряпками по лобовому стеклу, а уличные торговцы норовили сунуть что‑нибудь в окно. Это сейчас мы к этому привыкли. Но когда мы впервые ехали из «Мехрабада» (Мехрабад – в 80‑е международный аэропорт Тегерана, ныне обслуживает местные авиалинии, а международное сообщение перебазировалось в новый современный аэропорт имени имама Хомейни) и нам в окно засунули дефицит, мы обомлели и очень хотели его схватить. Каждый – свой.

Мама потянула шаловливые ручонки к японскому фену – шутка ли, в Москве таких крохотных никто не видел! Я даже не знаю, как она вообще догадалась, что это фен!

– Не трогай, дорогая, – вежливо посоветовал папа. – У нас все равно пока нет туманов. К тому же, на ходу ты не сможешь проверить качество товара.

Это маму убедило.

Меня по малолетству фен почти не интересовал, но когда мальчик моего возраста сунул в моё окно жвачки – те самые, которые с вкладышами из комиксов! – я забыла обо всем! Отсутствие у нас туманов, а у товара качества, объяснять мне было сложно и долго, поэтому папа просто взял и закрыл окно с моей стороны. А еще и заблокировал, в иностранных машинах уже тогда был «чайлд‑лок».

А уж когда мои ровесники выскочили прямо нам под колёса с ведрами, тряпками и какими‑то цветными бутылочками и принялись тереть наши и без того чистые стекла, я и вовсе растерялась! Конечно, мы тоже усердно протирали окна под начальством командира Лены. Но в своем классе и во время дежурства. Может, эти прилежные дети, ратующие за чистоту чужих автомобилей – Тимур и его команда?

Когда мы впервые отправились искать Дараке, первые пять минут я испытывала восторг, прямо как на американских горках! Но скоро мутный комок неумолимо стал подниматься к моему горлу откуда‑то из области утренней овсянки.

В Москве я ненавидела геркулес и увиливала от его принятия, как могла. Но в Тегеране овсянка английской фирмы «Доктор Квакер» в красивой банке с румяным жизнерадостным дядечкой на этикетке стала моим любимым лакомством. Мама варила ее на вкусном голландском молоке, которое продавалось не в картонных треугольниках, как в Москве, а в красивых пластиковых мини‑канистрочках с ручкой. На вкус оно было сладковатым и пила я его с удовольствием, почти как пепси. Хотя в Москве от молока меня мутило, и мама говорила, что у меня какая‑то там непереносимость того, из чего оно состоит. Очевидно, в Тегеране молоко состояло из чего‑то другого.

В готовый «квакер» клали кубик датского сливочного масла и, в отличие от ненавистного геркулеса, я ела его даже без сахара. Иногда мама добавляла в овсянку мёд. Мёд производился в Иране и расфасовывался в симпатичные толстые стеклянные кружки, похожие на пивные. Доев мёд, мы пили из них чай. Кстати, на родине на мёд у меня тоже была аллергия, но в Тегеране и она куда‑то делась. Даже Ирина‑ханум не была готова классифицировать уникальный случай исчезновения у меня всех негативных пищевых реакций и ограничилась туманным заявлением, что «диагноз покажут отдаленные исследования». Как истинная дочь медицинской семьи, она не могла допустить и мысли, что кто‑то взял и выздоровел. Мама выросла с фирменным эскулапским убеждением, что здоровых людей не бывает, есть недообследованные.

В общем, «квакер» я любила, но в наш первый автовыезд его утренняя порция нагло и некстати о себе напоминала. Я не могла признаться в этом, опасаясь, что мама немедленно прекратит автопрогулку и окажет мне первую помощь.

Тегеранские дети от мала до велика ездили на заднем сиденье, сидя на нем на коленях или вообще стоя и дергая за волосы под платком свою маму, которая вела машину. Мне пришлась по душе их находка. Правда, моя мама не была за рулем, зато она сидела на переднем пассажирском сиденье и волосы у неё были достаточно длинными, чтобы залезть ей сзади под косынку и плести из них косички.

Этим я и была занята, пока «квакер» окончательно не вышел из берегов. Тогда я приняла единственное верное решение, чтобы машину не остановили – легла плашмя на заднее сиденье. Как раз уместилась во весь рост. Сиденья «жопо» из темно‑зеленой кожи раскалились на солнце, я лежала, как на сковородке, но терпела. Главное было сдержаться и не пожаловаться.

Машины вокруг нас «тыркались» и «пыркались», совершая короткие броски в рваном ритме. Папа ещё не привык к «жопо» и к местному движению и реагировал резким торможением на всех, кто пытался пролезть в узкую щель между нами и другими авто. А поскольку это были почти все, то мы тыркались и пыркались больше всех. Потом мы свернули в какую‑то маленькую улочку и убежали от «шулюха», зато заплутали в переулках, папа никак не мог из них выбраться.

Когда, наконец, мы вырвались на какую‑то широкую и свободную дорогу, убегающую вверх к заснеженным вершинам, папа притормозил у обочины и раскрыл карту Тегерана. Накануне вечером он усердно корпел над ней и даже помечал что‑то карандашом.

– Это Чамран‑роуд (хайвей Chamran, назван в честь физика доктора Чамрана), – объявил нам папа.

– Но какой путаный город! – сделала мама замечание Тегерану.

– Это потому что прямых улиц очень мало, – пояснил папа. – Шах хотел выпрямить улицы, но народ воспротивился. Шииты ждут пришествия святого имама Махди. Когда он придет, все кривые улочки выпрямятся сами.

– А когда он придет? – полюбопытствовала я.

Папа пожал плечами, а мама заявила уверенно:

– Никаких святых имамов не бывает! Это выдумка для темных людей!

– А как же тогда имам Хомейни? – удивилась я. – Он тоже выдумка?

У мамы, видимо, не было ответа, и поэтому она накинулась на папу:

– Раз привёз нас в страну дикарей, мог хотя бы провести с ребёнком разъяснительную работу! Почему всегда все самое сложное ложится на мои плечи?!

– Имамы бывают, но никто точно не знает, когда они придут, – выкрутился папа.

В тот раз мы, хоть и ехали в Дараке, но приехали почему‑то в Дарбанд. И с тех пор только туда и ездили. В тот раз я и увидела впервые канатку, поднимающую к горе Точаль.

Оставив «жопо» на парковке перед средоточием ресторанов, мы пошли вверх по оборудованной пешеходной тропе, теперь такие называют «экологическими».