Тегеран-82. Начало

Мой папа стоял в первом ряду, почему‑то красный, как рак. Я вспомнила его историю про хор и испугалась, как бы его и сейчас не выгнали.

Но хор бодро запел частушки, и мой папа был ничем не хуже остальных.

Я подумала, как прекрасно выступать в камерных залах (выражение Катьки!). В узком коллективе главное желание выступать, строго никто не судит. И это очень полезно для самооценки.

Сверяясь с листочками в руке, певцы пели смешные куплеты, каждый из которых был посвящен лично каждой из дам нашего бимарестана.

Упомянутые дамы рыдали от хохота и восторга. Я тоже плакала – от смеха, от любви к Грядкину, от того, что у меня красивое платье, что я лучшая из шахинь и от того, что даже в Тегеране бывает 8 марта. Я чувствовала себя пьяной, хотя веселящей газировки тогда еще не пила.

Мужскому хору потом долго хлопали и выпивали за его творческие успехи и здоровье его муз. Слова частушек, как выяснилось, сочинил Грядкин, в чем лично я даже не сомневалась. За автора куплетов тоже поднимали тосты и желали ему новых вдохновений.

Перед тем, как мама увела меня спать, папа рассказывал присутствующим про ритуал самобичевания в день великой скорби «шахсей‑вахсей» (см. сноску‑1 внизу).

– По улицам всех иранских городов идут траурные процессии, – говорил папа. – Мужчины толпами идут по улицам и в ритме барабанной дроби ударяют себя по плечам железными цепями с криками «Шах Хоссейн, вах Хоссейн!», а женщины стоят на обочине, рыдают и бьют себя кулаком в грудь. Этот ритуал символизирует раскаяние и скорбь жителей Куфы, которые предали имама Хусейна, отвернувшись от него в трудную минуту.

– А зачем они его предали? – спросила Лешкина мама.

– Светуль, ну это история из Корана, как из Библии, – ответила за папу Максова мама тетя Инна. – Там все всю дорогу кого‑то предают.

– Да, Инночка, ты права, – согласился с ней мой папа. – Это общемусульманский ритуал, признаваемый и суннитами, и шиитами. Настоящее название у него арабское – Ашура, а «шахсей‑вахсей» его американцы прозвали, им так слышатся выкрики скорбящих. Отмечается Ашура не по иранскому солнечному календарю, а по общемусульманскому, лунному, поэтому, в отличие от шиитских праздников, и попадает на разные иранские месяцы. Особенно потрясает это зрелище в священном Куме, он весь превращается в сплошной поток скорбящих с цепями. Рыдают там круглосуточно, а траур носят 40 дней, хотя десяти вполне достаточно. В этом году начало Ашуры попало на 2‑е марта, так что уже начали.

Больше всех удивлялись папиному рассказу незамужние медсестры:

– А вот наши мужчины не станут себя истязать даже ради родной жены, не то, что ради какого‑то святого! – сокрушалась тетя Тамара из гинекологии.

– Ну, ради жены уж точно не станут, – соглашалась с ней тетя Таня. – Ради святого, пожалуй, тоже. Но вот ради кого‑нибудь живого и властного вполне могут. Наши мужики – по сути своей рабы!

– Танюша, – перебил ее мой папа, – хоть сегодня и женский день, но все же пощади нас. Валя уже сделал вам подарок, хочешь, я тоже сделаю? Организую экскурсионную поездку в Кум и Исфахан. Посольство запретило, но я договорюсь. И автобус возьмем наш, бимарестанский, с красным крестом. В нем нас никто не тронет.

– Мы давно мечтаем об этом! – оживилась тетя Нонна, медсестра при рентгенологе, местные называли ее «сестра‑рентген». – Устали уже просить! Там старинные дворцы, мечети, серебряная чеканка! А в Тегеране и старины‑то никакой нет, одни шахские развалины из новейшей истории!

– Да, а то сидим тут как клуши! – поддержала сестру‑рентген ее подруга по прозвищу «сестра‑клизма» – медсестра кабинета гастроэнтерологии тетя Валя.

– Договорились! Сейчас дни скорби закончатся и отправимся. Обещаю!

У меня уже слипались глаза, но я успела спросить:

– А меня возьмете?

– Куда ж мы без тебя, шахиня ты наша! – ответила мне тетя Таня, а остальные ее поддержали.

Укладывая меня спать, моя мама проворчала:

– Везде успевает этот дон Хуан Грядкин!

– Почему дон Хуан? – удивилась я. – И куда он успевает?

– Вырастешь – поймешь! – отрезала мама и пробормотала себе под нос: – Не надо было пить эту газировку, болтаю лишнее.

Наутро я обнаружила своих четверых друзей столпившимися вокруг Артура, родственника нашего дяди Коляна. Артур что‑то увлеченно рассказывал, бурно жестикулируя, остальные радостно гоготали. Как только я приблизилась, мужская компания подозрительно быстро затихла.

– У вас от меня секреты? – обиделась я.

– У нас мужские разговоры, – важно заявил Артурчик. – Женщина не все должна слышать, у мужчин есть свои дела.

– Это у вас женщина не все должна, – еще больше обиделась я, – а у нас равноправие!

С этими словами я гордо удалилась в другой угол двора, хотя над чем смеялись мальчишки, знать мне очень хотелось.

Скоро мне удалось подманить маленького Сашку, который присутствовал при «мужском разговоре»:

– И над чем вы там ржали? – сурово спросила я на правах старшей.

– Что я за это получу? – деловито осведомился ангелоподобный мальчик, отлично натасканный своим старшим братом.

– Я дам тебе скейт, – я знала, чем подкупить Сашку.

– На сколько? – уточнил мой информатор. – И когда?

– На час. Как только твои пойдут на операцию.

– По рукам, – важно согласился пятилетний Сашка. – Ржали, что вчера Грядкин целовался с нашей балериной.

– С тетей Таней? – изумилась я.

– С ней, – согласился Сашка. – После банкета дядя Колян велел Артуру пойти проверить, везде ли выключен свет. Артур поднялся на последний этаж, свет выключен, никого нет, только эти двое в темноте возятся. Они его даже не заметили, а он все подсмотрел… Больше ничего не скажу! – вдруг прервал сам себя мой информатор. – Даже за скейт! Правильно Артур говорит, не женское это дело!

– Ну и не надо! – неожиданно для самой себя разозлилась я. – Все равно я в это не верю!

Я и впрямь решила верить только любимому и своему сердцу, как это делала шахбану Фарах.

Сноска‑1:

Павла Рипинская, эксперт по Ирану, писатель, журналист, блогер: