Тодариум

Отец согласился помочь, и еще около недели мы ходили по домам Ловирдейла, заглядывая на чердаки и в подвалы, но Мэджи не было нигде.

Папа практически перестал публично появляться в церкви после того, как на одно из них заявился отец Мэджи и на весь зал заявил, что в пропаже его дочери виноват святой отец Ричард Лонелл:

– Как тебе хватает наглости произносить имя моей дочери перед молитвой, ты, сукин сын! Вы что, слепые? – обратился он к людям, – Моя дочь была помешана на этой Библии, она была помешана на нем! Он затуманил ей всю голову, все мысли, он превратил мою малышку… Он…

Отец Мэджи упал на колени, закрывая лицо руками.

– Он дьявол во плоти! Вы посмотрите на него!

Лицо отца не изменилось, он только прикрыл глаза, явно сдерживаясь от наплыва эмоций.

 

7

 

Прошло немало времени, прежде чем я снова вспомнил про свой странный сон и решился рассказать об этом отцу – не как в качестве вопроса, что же это могло быть, а в качестве воспоминания о Мэджи.

Он ударил меня. Слегка замахнулся и дал пощечину, а после взял за подбородок:

– Эта чепуха, а не воспоминание. Сны – это искаженное восприятие, понимаешь, Никлас? – жестко проговорил отец.

Впервые за свою жизнь я испугался отца.

Впервые за свою жизнь я засомневался, является ли сон сном или это может быть чем‑то другим. Чем‑то настоящим.

Зимой я вновь вспомнил об этом сне, что‑то навеяло об этом еще с утра. А вечером приехал Грег Хошт с целым прицепом дров и угля – это была обычная поставка для всех жителей города.

Изначальное желание рассказать об этом сне мистеру Хошту было невыносимым: неизвестное внутреннее желание так и подсказывало, что рассказать об этом будет правильно. Не успел я и начать, как почувствовал на себе властный взгляд отца, так и говорящий: «Не смей этого делать».

Даже когда я отвернулся, его взгляд маячил перед глазами. Про мой сон так никто и не узнал. Мистер Хошт пожал руку мне и отцу, лишний раз поблагодарил за работу и уехал обратно в город по проезженной тропе.

Поздней зимой про сон впервые вспомнил не я, а отец. Попросил рассказать все, что я о нем помню, и когда я это сделал, произнес:

– Сложно не заметить, как этот сон тревожит тебя. Ты винишь себя в том, что Мэджи пропала, но здесь нет твоей вины.

«Она полностью твоя» – практически вырвалось у меня.

Я ничего не ответил, лишь отвернулся в сторону – по непонятным причинам разговор казался мне тошным.

– Никлас, кому ты рассказывал про свой сон? – аккуратно спросил отец.

– Только тебе, – сразу ответил я.

– Это очень важно, сынок. Ты уверен? – он схватил меня за руку.

Мы находились в служебном коридоре церкви. Чтобы не стать жертвой взгляда отца, я глядел на догорающую свечку у деревянной лестницы, ведущей наверх.

– Да, да и еще раз, да! Почему тебя так волнует мой сон? Или это был вовсе не сон? – вырвавшись из его рук, крикнул я.

– Вот! Вот, ну конечно… – отец сделал шаг назад.

Из‑за рясы складывалось впечатление, что парит, а не делает шаги.

– Теперь я более чем уверен, что Лео в этом виноват, сынок. Лео, – он схватил меня за плечи, – Он любил беседовать по ночам с Мэджи, она постоянно мне рассказывала про это… Он… Дьявол, сынок. Он – настоящий дьявол, – продолжая смотреть на меня, закончил отец.

Я ждал, когда он меня снова ударит, ведь я ответил, что отчетливо слышал его голос. Мэджи и Ричарда Лонелла.

Удара не последовало, как и ответа. Он молча указал мне рукой на выход из церкви и сам пошел за мной. Из рясы появилась рука и, указав пальцем на сарай, мы пошли туда.

Мне было страшно. По‑настоящему. Эти пощечины и рядом не стояли с тем состоянием, которое я испытываю сейчас – опустошение и внутренняя борьба с тем, чтобы зарыть возникающие вопросы в голове.

Пока я открывал сарай, отец подхватил ведро с водой. Вода ледяная, скорее всего, большая часть – растаявший снег. Он зашел первым, поставил ведро и зажег свечу.

Внутри было холодно и сыро.

– Я боялся этого, Никлас, но… Другого выхода нет. Лео подействовал на тебя так же, как и на Мэджи. Я уверен, что если провести повторное крещение… – он подошел ко мне и повлек за собой, – То ты освободишься.

Моя голова без каких‑либо предупреждений оказалась в ледяной воде. Лицо жгло, моментально стало холодно, не говоря о том, что воздуха катастрофически не хватало.

Я делал попытки дышать, и холодная вода заливалась внутрь, отчего замерзали даже пальцы ног. Отец не пожалел усилий, чтобы удерживать меня там долгое время, проговаривая:

– Никлас, все будет хорошо, Никлас!

Мои пальцы хватались за его рясу, тянули ее вниз, пытались за что‑то ухватиться, но он убирал их своей свободной рукой.

– Так чей голос ты слышал в своем сне, Никлас? Мэджи и Лео, да? – он вытащил меня из воды.

Лицо жгло сильнее с каждой секундой, а все тело ныло и дрожало. Он смотрел на меня своими глазами, явно оценивая, выдержу ли я еще.

– Нет, – простонал я, – Там был ты и Мэджи.

Моя голова вновь оказалась в ведре с водой.

– Воскрешение скоро произойдет, Никлас! Мы воскресим старого тебя, избавим от проделок дьявола!

Он проделал так еще раз, а когда отпустил волосы, я свалился на грязный пол, ловля ртом воздух. Деревянные балки, служившие полом, впитали в себя запах оставшейся травы, что росла в щелях между балками. Моя щека прилипла к тонкому слою инея, разместившегося на полу. Я слышал, что он стоит позади, не шевелясь. Вдруг, буквально на несколько секунд дверь сарая приоткрылась, казалось, что только я это услышал.

Мама?

Невилл?

Мэджи?

Я закрыл глаза от осознания того, что это не может быть Мэджи.

Стараясь почти не дышать, я вспоминал слова нашей общей молитвы. Я желал, чтобы он ушел. Чтобы все это закончилось.

Но это продолжалось еще какое‑то время.