Трое неизвестных

Шардаков обосновался поблизости от Лита, на улице Горького, во дворе ресторана «Баку». Пошел в дворники. В основном потому, что там давали жилье. И жилье, как оказалось, непростое. Дома стояли под выселение, уже не один год стояли, готовили их к какому‑то небывалому ремонту, поэтому старые коммуналки занимали аспиранты МГУ, бурятские экономисты из Плешки и студенты Лита. Причем квартиры не маленькие советские, а старые роскошные московские доставались им в пользование, что‑то вроде той, что была у профессора Преображенского из знаменитой повести. «Собачье сердце» стало последней вещицей, которую прочитал Шардаков с ксерокса Вартанова. На ней они и поссорились. Вот такой поверхностный символизм.

Квартиры были роскошные, но пустые или почти пустые, меблировку приходилось собирать на местных помойках, которые были отделениями Клондайка на московской земле. Чего там только не было. Шкафы, буфеты, стулья, диваны, все, конечно, покоцаное, обезноженное, без пары ящиков, но пригодное к использованию.

Население Москвы гонялось за ГДРовскими гарнитурами, безжалостно выбрасывая старинную мебель. Конечно, обставлялась квартира не один день, но постепенно все же обставлялась. А одному человеку много ли надо? Стол на кухню, диван, стул. Газ был, свет тоже. Неясные перспективы? Ну и Бог с ним, у кого они ясные в наше время! Зато живем в самом центральном центре и до института семь минут ходьбы.

Было, правда, одно неудобство – приходилось выходить на работу. Каждое утро с метлой или лопатой в снежные зимы. Надо было где‑то добывать соль с песком, участвовать в общих работах после обеда, но тут важно было договориться с начальством, и тебя обычно на общие работы не дергали. Пятикурсник, от которого к Шардакову перешли по наследству и работа, и квартира, уезжал в Омск к месту постоянного жительства, очень хорошо устроился, и если бы не жена с ребенком в Омске, ни за что бы не тронулся с места.

Во время отвальной на квартиру пятикурсника явились многие из его друзей, в основном те, кому удалось задержаться в Москве. Их тоже по наследству передавали Шардакову, и он просил: «Заходите». Они потом и заходили на огонек и портвешок. Все это с чтением стихов, а иногда и мордобоем. Но это уже так, к слову. Соседи не жаловались, потому что их не было.

Однажды морозным весенним утром долбил Леша ледок во дворе под окнами, совершенно не думая, что это может быть кому‑то неприятно. Открылось одно окошко на третьем этаже, и там появилась дива, именно так он о ней подумал, длинноволосая, в полураспахнутом пеньюаре, огромные глаза, удивительная бледность.

– Молодой человек, что вы делаете, вы сбиваете с ритма весь Париж!

– Что? – спросил дворник, лицо ему заливал пот, и он не понял, что это цитата из анекдота.

– Вы понимаете, что некоторые еще не ложились спать, а вы их уже будите.

Леша растерялся, с ним разговаривали недовольным тоном, но отнюдь не недовольно.

– Хорошо, вы добились своего, приглашаю вас на чашку кофе.

Растерянность Шардакова усилилась, можно было, конечно, дамочке нахамить, но почему‑то не хотелось.

– А как? Номер квартиры?

– Какой еще номер, поднимитесь по моим волосам, – капризно, но мило крикнула дамочка и выбросила вниз водопад своих роскошных волос.

– А все‑таки?

Она зашвырнула гриву себе за спину и сказала почему‑то очень кокетливо, словно в номере квартиры заключалась какая‑то нескромная тайна.

– Двадцать четвертая.

– Ну, хорошо, если вы настаиваете. Я только переоденусь.

– А зачем, и так сойдет.

– А лом?

Она задумалась.

– Да, лом можно не брать.

Кладовка, где Шардаков хранил инструменты, находилась в двух шагах, и уже через две минуты он был на третьем этаже и увидел следующую картину. На ступеньке сидел большой, сильно пьяный, дорого, но неопрятно одетый мужчина и клевал носом. Длинноволосая выглянула из‑за двери и показала пятирублевку.

– Это на такси.

– Причем здесь…

– Вы не спасете меня, молодой человек, от этого чудовища? Ему надо домой ехать, а он не хочет, сейчас сюда явится его супруга, и тогда всем нам конец.

– Почему «нам»?

– И вам тоже, она разбираться не станет. Я умоляю вас, – в ее голосе задрожали внезапные слезы.

Плачущая женщина никогда не выглядит виноватой.

– Вы мне поможете?

– А где он живет?

– Да тут рядом, на Гоголевском бульваре.

Действительно, рядом.

– Дом наискосок от ТАССа.

– Но…

– Такси тут ловится легко, всегда кто‑то у ресторана стоит.

– Но все ж‑таки…

– Он легко управляемый сейчас, как теленок, пойдет. Почему я не сама? Посудите сами, женщина тащит такого бугая…

– Ладно, – согласился Леша.

– Вы мой спаситель, – очень экзальтированно крикнула незнакомка.

Против ее обещаний, Леша не без труда нашел машину и усадил в нее пьяного, который, правда, вел себя как теленок, но, оказавшись на заднем сиденье, цепко схватил Шардакова за рукав:

– Поедем, а то она не поверит.

Хватка была смертельная.

– Кто не поверит? Жена?

– Ха‑ха жена. Змея!

Конечно, поехали. Расставание со смутно знакомым дядькой прошло достаточно легко.

«Змея» ждала на балконе, выбежала, схватила его за грудки:

– Ермолаев, ты же мне обещал! – последовала сильная оплеуха.

– Ах да, Ермолаев, – вслух узнал его Леша и тоже получил оплеуху.

Хотелось спросить: «За что?» Женщина тут же объяснила.

– Ты же знаешь, что у него сердце, вы все пользуетесь его добротой, совести у вас нет, – и она его уволокла.