Тщеславие и жадность. Две повести

– Ну вот! Стану я по серым домам ездить! Я совсем хочу от этих Амосов Савичев отстать. Какая такая они нам теперь компания? Только фасон наших гостей портят.

– Уж у кого какая родня есть, а родню надо почитать.

– Им родственное почтение и будет. Вот 2 ноября буду именинник – приходите, пейте, ешьте, жарьте в стукалку. По их серым понятиям будет им и закуска серая весь вечер в углу стоять, дам будем весь вечер душить мороженым и шоколадом, а дня через два закатим вечер для другого сорта гостей, настоящего высшего круга. Они уж и так у меня мои и твои именины отбили, так что я в эти дни не могу настоящую аристократическую публику к себе в гости позвать.

– Напрасно ты это. Право, они ничего. У брата Амоса вон уж и сын студент.

– Сын‑то студент, да сам‑то он никакой политичности не знает. Помнишь, за обедом, когда еще у нас граф Лобусов обедал?.. Была перед обедом закуска на отдельном столике, все выпили по рюмке водки и закусили и только сели за стол и принялись за суп, а братец твой Амос выскочил из‑за стола, подскочил к закуске, схватил от закуски графин с водкой и поставил его перед своим прибором. А нешто это порядок? Нешто это в хороших домах делается? С ног срезал тогда меня старик.

– Полно, никто даже и не заметил, – успокаивала Подпругина супруга.

– Здравствуйте. Граф даже покосился в его сторону. Покосился и улыбнулся. А я‑то сижу, а у меня по сердцу словно вот ножом кто… Приятно мне это? Нет, подальше от этих Амосов Савичей! Не компания они нам по нашему нынешнему положению, – закончил Подпругин.

– В клуб поедешь теперь? – спросила его жена.

– Кто теперь в клубе! В наш клуб надо ехать или к обеду, или часов в одиннадцать. Весь настоящий народ теперь кто во французском театре, кто по комиссиям сидит. А встречаться в клубе с разными пустопорожними личностями, так, право, неинтересно. Сядешь в карты, проиграешь черт знает кому – и никакой тебе пользы. В карты я люблю играть с тузами…

– Ну, ты оставайся дома, а я поеду к сестре, – сказала супруга.

– Брось ты эту сестру.

– Да скучно дома. Ну, шутка ли целый вечер глаз на глаз с тобой!..

– Я в контору к себе пойду.

– Ну, одна я тогда буду. Это еще хуже.

– Эх! – с досадой крякнул Подпругин и, махнув рукой, прибавил: – Ну, поезжай куда знаешь!

Ольга Савишна позвонила и велела лакею приготовить карету.

 

III

 

Ольга Савишна уехала к сестре, а Анемподист Вавилович Подпругин отправился к себе в контору, находящуюся в том же доме‑особняке, но этажом ниже и имеющую свой подъезд. Анемподист Вавилович спустился в контору по внутренней узенькой чугунной винтовой лестнице. В конторе работали бухгалтер, один из его помощников и корреспондент. Они встали и поклонились. Подпругин сел за свой письменный стол, потребовал у бухгалтера кассовую книгу, открыл ее, заглянул на последнюю страницу, придвинул большие счеты, звякнул на них раза три и, зевнув, закрыл книгу.

– Есть у вас мне что‑нибудь доложить? – спросил он, ни к кому особенно не обращаясь.

– Ничего нет, Анемподист Вавилыч, – отвечали бухгалтер и корреспондент.

Подпругин еще раз зевнул и отправился снова к себе наверх. По комнатам бродили два заспанных лакея.

– Позвать ко мне сейчас Алтунского, – отдал он им приказ и направился в кабинет.

Вскоре в кабинете показался Алтунский. Это был коренастый маленький человек в отставном военном мундире с поперечными штаб‑офицерскими погонами, с седой щетиной на голове и нафабренными черными усами.

– Что такое стряслось с тобой? – спрашивал он, входя.

– Мне скучно. Не знаю, куда деваться. Поговорить с тобой хочу, – отвечал Подпругин.

– Да ведь за обедом обо всем уж переговорили.

– Значит, не обо всем, коли позвал.

– У меня гости. Мы в карты играем. Я уж и так за себя посадил. Мне теперь недосуг.

– Назвался адъютантом, так всегда должен быть досуг. Садись.

– Когда же это я назывался? Во‑первых, штаб‑офицеры адъютантами и не бывают.

– Ну, состоишь при мне по особым поручениям.

– И то не состою.

– Даровую квартиру с освещением и отоплением от меня получаешь, жалованья пятьдесят рублей в месяц контора тебе отпускает, так, значит, состоишь.

– И тут‑то попрекнул! Ах ты, деревня! Ведь это от серого невежества, – проговорил Алтунский. – И кого же попрекнул? Своего приятеля, друга.

– А коли ты друг, то по дружбе не должен и отказываться, коли тебя просят посидеть, – наставительно заметил Подпругин.

– И не отказался бы, да ежели гости…

– Кто такие?

– Землемер один с женой, твой архитектор да еще…

– Ну, птицы не важные, и подождать могут. А мне скучно. Жена уехала к сестре, и я один. Садись. Вон сигары хорошие… Кури…

– Не хочешь ли ты ко мне вниз спуститься и в винт поиграть? Я тебя пустил бы за себя сесть.

– Ну вот… В винт я играю только с основательными людьми, да и то только тогда, когда нужно. А тут какой смысл?

– Сколько в тебе гордости‑то! – покачал головой Алтунский.

– Садись, – кивнул ему Подпругин на кресло.

Алтунский закурил сигару и сел.

– Хочется мне журфиксы назначить, – начал Подпругин.

– Так что ж? За чем дело стало? Взял да и назначил.

– А ты посоветуй, как и в какой день.

– Ходить не станут. И побольше‑то тебя кто, так и у тех эти журфиксы пустуют.

– Тонкие ужины будем заказывать, восьмирублевый шато‑ля‑роз станем подавать к столу, так придут. Сегодня стерлядь в аршин, на следующий раз лангуст…

– Нет, и на это нынче не особенно льстятся. Не любят. Родственников, пожалуй, соберешь.

– Что мне родственники! Разве я для них? Вот тоже сказал! Для них нешто стоит лангуста с крокодила величиной подавать? Они не будут даже знать, с какого конца его и есть‑то надо. А я про других гостей, про основательных, чтобы хороший круг…

– Ничего не выйдет. Придержись ты лучше званых обедов.