Туман нашей памяти
– Я вообще с тобой ни о чем не договаривалась, ты, чертов придурок.
– В следующий раз обговаривай условия прежде, чем отчалить от берега.
Дилан распахнул дверь в коридор, а я присела и крепко зажмурилась, как будто от этого могла стать невидимой.
– Черт, как же я ненавижу тебя, МакФолл, – с этими словами женщина буквально вылетела из комнаты.
– Чтобы не разочаровываться в человеке, не стоит строить иллюзий на его счет, – крикнул ей вслед Дилан.
Он задержался в комнате и обвел её взглядом, и на мгновение мне показалось, что он почувствовал мое присутствие. Дилан не торопился уходить, и я затряслась всем телом. Я испугалась, что сейчас он услышит мое прерывистое дыхание или разглядит мой силуэт, или, не дай Бог, решит прилечь на музейную кровать. Или включит свет, или подойдет к окну.
Мое сердце громыхало, как гребаный барабан. Казалось, его стук разносится по тихой комнате и далеко за её пределами, но мне повезло. Дилан потоптался на пороге, тяжело вздохнул и вышел, закрыв за собой дверь. А я опустилась на пол и, обхватив колени руками, разревелась.
Прошло немало времени, прежде чем я успокоилась и, приведя лицо в мало‑мальский порядок, решилась выйти из комнаты. Издалека доносился звон бокалов, радостный смех и возбужденные возгласы.
Я пошла по коридору, следуя указателям, и вернулась в крыло Джими Хендрикса. Пройдя через ярко освещенный выставочный зал с музейными регалиями и гитарой музыканта в стеклянной витрине, я оказалась там, где собрались все гости вечеринки – в знаменитой спальне, украшенной коврами с орнаментами. Часть присутствующих расположилась на кровати, кто‑то на стульях вдоль стен или прямо на полу. На стуле у стены с окнами, закрытыми голубыми занавесками, сидел Дилан и играл на гитаре. По всему судя, сегодня он был главной приглашенной звездой вечера.
У меня в коленях появилась такая слабость, что я готова была рухнуть прямо на пол. Переварить тот факт, что чёртов Дилан МакФолл довел меня до подобного состояния, мне просто не хватало сил.
Что, черт подери, в нем такого, что он вызывает во мне подобную бурю эмоций? Как, мать его, у него хватает наглости засовывать свой член в рот какой‑то бабе, а потом изображать из себя джентльмена? И все это на вечеринке по поводу помолвки его младшего брата!
– Ты где пропадала, малышка? Я звоню, а ты не отвечаешь. Я весь чертов дом оббегал, но так и не нашел тебя!
Я почувствовала на своей талии знакомые руки Бена и облегченно выдохнула.
– Решила посмотреть музей и заблудилась, а мобильник на беззвучный поставила, – ответила я, стараясь придать голосу большей убедительности.
– А сама позвонить не додумалась? – усмехнулся Бен, целуя меня в макушку. – Я уж было запаниковал, что тебя похитили.
Я тихонько рассмеялась и откинула голову, упёршись ему в плечо. Рядом с Беном меня накрыло умиротворение. Но спокойствие, овладевшее мной, длилось недолго.
– Итак, сегодня все, что мы здесь делаем, – это поем оды любви для моего братишки и его очаровательной невесты, – раздался голос Дилана, и я, сама того не желая, снова уставилась на него, как пресловутый кролик на удава.
В моей памяти яркими вспышками пронеслись стоны и звуки, свидетелем которых я оказалась. По всему телу разлился такой жар, что не помешало бы окунуться в прорубь. Сердце в груди заметалось как бешеное, а кончики пальцев начало покалывать. Мой взгляд обратился к Бену, но затем меня привлек жест Дилана, когда он поднял руку и пробежался пятерней по своим роскошным волосам. Как бывший стилист, я могла поклясться, что никогда прежде не видела таких красивых, ухоженных волос у мужчины.
Я испытывала невероятное желание прикоснуться к ним, ощутить их мягкость на кончиках своих пальцев. Не в силах оторвать от МакФолла взгляда, я остановилась на его рте. Он провел языком по верхней губе и улыбнулся кому‑то, а я замерла от посетившей меня мысли.
Чего бы я только ни отдала, чтобы почувствовать вкус этих губ на своих.
Я вздрогнула. Какой такой магией обладал этот человек, что мои мозги при одном лишь взгляде на него начинали плавиться до аморфного состояния? Как вообще я могла переживать подобный спектр чувств к мужчине, которого даже толком не знала? И почему я хотела его так сильно, если настолько яростно и безоглядно презирала?
– А также, принимая во внимание факт, что мы отдыхаем в таком знаковом месте, где сам великий Джими жил и творил, предлагаю исполнить несколько его песен. И предоставляю почетное право первой выбрать песню из репертуара Хендрикса, которую она хотела бы услышать, Лизе Гарбер. Девушке не только бесспорно талантливой, но и непростительно сексуальной, с этой размазанной тушью под глазами, – насмешливый голос Дилана вырвал меня из процесса самокопания, и я попыталась сфокусировать на нем взгляд, пока мои руки инстинктивно вытирали мнимую или реально потекшую тушь на моем лице.
Он одарил меня странным взглядом, и мне пришлось постараться, чтобы выдавить элементарную улыбку. Смотреть на Дилана не было сил, воспоминания о том, что я видела и слышала, оставались слишком яркими, чтобы я могла так запросто их игнорировать. Мне хотелось со всей силы врезать ему, а не разыгрывать светскость и дипломатию.
– Он шутит. Ты в полном порядке. И ты действительно невероятно сексуальна, – услышала я мягкий голос Бена у себя в ухе.
Я повернула к нему голову, и он улыбнулся. В его глазах я прочитала гордость за то, что все присутствующие в комнате сейчас смотрели на меня. Что ж, Бен Холланд, тебе явно есть чем гордиться.
Я не сомневалась: Дилан ожидал, что я назову один из избитых хитов Хендрикса типа Purple Haze, Hey Joe или Little Wing, но к его великой досаде я обладала широким кругозором и странным вкусом в музыке. А эта песня была для меня особенной, ведь её Джими посвятил своей умершей матери. И да, всякий раз, слушая её, я мысленно возвращалась к Лере. Поэтому я прочистила горло и четко произнесла, глядя прямо в его наглые глаза:
– Благодарю за оказанную честь, Ваше Дьявольское Величество. И мой выбор сегодня, как и в любой другой день, это Drifting[1].
Бровь Дилана взметнулась вверх, а губы вытянулись трубочкой, когда по комнате пробежал удивленный гул и сдержанный шепот. Он покачал головой, и стальной блеск в его взгляде сменился на покорность или даже уважение.
– Крайне неожиданный и оттого еще более замечательный выбор, – тихо проговорил он, пробегая тонкими пальцами по струнам гитары. – Дрейфуя по морю незаживших сердечных ран на спасательной шлюпке, плывешь ли ты домой за её любовью, братишка?
Все внимание присутствующих вновь обратилось на главных героев сегодняшнего вечера. Адам притянул роскошную и счастливую Лилит к себе и крепко поцеловал в губы под одобрительные возгласы гостей.
– Только к ней, только с ней, – сияя как медный пятак, сказал он, не сводя влюбленных глаз с девушки.
[1] Возможно, это одна из многих песен, написанных в память о его умершей матери Люсиль Джетер. Хендрикс так и не смог смириться со смертью матери и всегда упоминал, что однажды он снова встретится с ней, после всех своих сердечных страданий и слёз, он наконец‑то поплывёт домой, к своей матери.
