Туман. Полное издание
Полковник складывает на столе руки, и я подмечаю, что на ней нет обручального кольца, а ногти идеально подстрижены под корень. Никакого лака на них, естественно, нет. – Я не хотела толкать мистера… Я забыла, как его зовут.
– Мистер Голд хотел помочь тебе, – произносит полковник и слегка склоняет голову набок.
– Я благодарна за его попытку.
– Провальная вышла попытка, – говорит Келлер и переводит взгляд на Зейна. – Что твоя подопечная делала на стрельбище, когда ее там не должно было быть?
– Не могу знать, – отвечает Зейн, смотря на стену позади полковника.
– Плохо, Келлер.
Королева льда снова смотрит на меня.
– Что случилось до того, как ты попала на стрельбище?
Еще будучи в карцере, я решила, что скажу правду. Я всего лишь человек, и мои чувства дали сбой. Впервые за долгое время мне не хочется солгать или как‑то выгородить себя.
Мой срыв – это провал, за который я обязана ответить.
– Я поругалась со всеми, с кем только могла, с мамой и сестрой, с парнем из нашего отряда и со здравым смыслом. На задании я упала со второго этажа и брела одна…
Полковник поднимает руку, и я тут же замолкаю, она говорит сыну, но смотрит на меня.
– Келлер, прошу тебя покинуть мой кабинет.
Вот черт… все же надо было лгать.
Зейн не спорит и тут же уходит. Пару мгновений в кабинете висит тишина. Женщина кивает мне на стул у стены.
– Присядь.
Приказ, не просьба или предложение. Опускаюсь на стул, но сидеть достаточно неудобно. Руки за спиной мешают, и мне приходится сесть так ровно, словно я проглотила лом.
– У тебя был срыв, – говорит женщина, не сводя с меня ястребиного взгляда. – Знаешь, что это значит?
Я даже сути вопроса не понимаю.
– Нет.
– Это значит, что ты слаба и не можешь больше выходить с черными.
– Думаю, вы правы.
– Я всегда права.
Без сомнений.
Женщина откидывается на спинку стула, но делает это так элегантно, что действие не вяжется с ее военным прошлым и настоящим.
– Знаешь, что я скажу тебе, Александрия… ты уязвима и никчемна. Ты слаба и недисциплинированна. Но увидев тебя там, на корабле, я была уверена, что вижу перед собой бойца.
Как ей удалось одновременно унизить меня и захотеть узнать ее мнение о моей персоне?
– Почему?
– Ты единственная из всех была покрыта кровью с головы до ног. Я видела в твоих глазах, что ты вырвала свою жизнь из лап самой смерти, и ты дошла до точки, до которой не добрались миллионы других людей. Других… более храбрых и сильных, более целеустремленных и отчаянных.
– К чему вы это говорите?
– Я говорю это к тому, что тебе не выпал шанс жить на базе, ты его выгрызла, ломая зубы и глотая кровь. Но из‑за неподобающего поведения можешь покинуть базу так же быстро, как и попала сюда. Ты хочешь этого?
– Нет.
– И я не хочу. Я дам тебе один совет, и твое дело, прислушаться к нему или нет.
Совет от такой сильной женщины на вес не то что золота, а даже платины.
– Я слушаю.
– Перед тобой море возможностей. Весь мир, начиная от растений и заканчивая людьми, делится всего на два вида – жертвы и хищники. Ты должна решить, кем ты хочешь быть. Я не увидела в тебе жертвы, а я никогда не ошибаюсь.
– Я не хочу быть жертвой, – шепчу я.
– Это похвально. Тогда убери все, что тебе мешает стать лучше. Ты получила возможность научиться защищать себя, взять в руки оружие, начать тренироваться и стать сильной, как внутренне, так и внешне. Так держи свой шанс и преобразуй его в возможность. В возможность выжить.
Полковник замолкает, и я какое‑то время раздумываю над ее словами.
– Александрия Брукс, так кем ты хочешь быть?
Незамедлительно отвечаю:
– Хищником.
Уголки губ полковника еле заметно поднимаются вверх, а в глазах пробегает искорка неподдельного интереса.
– Какое будет наказание за нападение на мистера…
– Мистер Голд сам виноват, ведь что страшнее женщины в гневе? Только женщина, которая этот гнев может скрыть и бросить его в спину обидчика.
Вот эта сила.
Вау!
От полковника исходит такая самоуверенность, что в какой‑то степени она передается и мне.
– Можешь идти. И я надеюсь, что твой выбор не изменится, а то весь мир и так превратился в сплошных жертв, – заканчивает свою речь полковник с некой брезгливостью.
Покидая кабинет полковника Келлер, я настолько сильно поверила в себя, что даже смогла улыбнуться. Я шла с закинутыми за спину руками и вовсе позабыла о наручниках, в комнату Келлера я постучала ногой, и, увидев меня, он даже не удивился.
– Я остаюсь, – сказала ему я.
– К сожалению, – добавил он.
Келлер снял с меня наручники, и я тут же сказала ему, что буду учиться быть черным. Таким, что больше никому не станет за меня стыдно. В первую очередь мне.
У каждого в жизни наступает предел. У всех он разный, кто‑то больше не может ходить на нелюбимую работу, кто‑то не способен более терпеть обреченный на развал брак, кто‑то понимает, что хватит быть слабым и беззащитным, другие же осознают, что не в силах мириться с устоями общества. У всех есть предел. И у меня в том числе, я переступила черту и рада, что за этой чертой меня ожидала полковник Келлер, ведь именно ее холодность и самоуверенность придали мне сил и помогли найти новую цель. Стать хищником.
Вернувшись в комнату, первое, что я вижу, – это свою кровать, а на ней стоит коробка из‑под банок кукурузы, коробка обмотана красной лентой, и все это великолепие держит неказистый бант.
– Кто это принес? – спрашиваю я у тех, кто в комнате, и все присутствующие пожимают плечами.