Уральское эхо
Поблагодарив Леонида Андреевича за хорошие новости, статский советник чуть не бегом отправился к себе. Азвестопуло ходил по кабинету взад‑вперед, смоля папиросу.
– Ну? – спросил он срывающимся голосом.
– Доставай метаксу.
– Правда?..
– Сенько показал отношение нашего министра Ваньке Каину. Служебное дознание вины Азвестопуло не обнаружило, Маклаков против следствия. На словах Щегловитов обещал закрыть дело, завтра пришлют соответствующую бумагу.
– Уф…
Грек сел и долго приходил в себя. Он едва не разрыдался. Потом встал и с чувством заявил:
– Спасибо, Алексей Николаевич. Я ведь понимаю, кому обязан защитой. Повторю, клянусь здоровьем жены и детей, больше вам не придется за меня краснеть. Спасибо!
– Ладно, списали на убытки, как говорит Титус. Я дал долговую расписку Джунковскому. Он заставит отработать. Учти это.
– Все, что смогу!
Назавтра после этого разговора Азвестопуло с Креневым явились в дирекцию крахмального завода со странным названием «Слон». Их встретил директор с еще более странной фамилией Кефели‑ага. Особенно если учесть, что звали его Яков Давидович.
– Господа, я вас ждал. Как идет дознание по печальному поводу – убийству нашего сотрудника? Ваши люди пришли сюда один раз, допросили всю дирекцию вплоть до швейцара и удалились. С тех пор ни слуху ни духу. Я, признаться, полагал, что убийства у сыскной полиции на особом счету. И на Офицерской, простите, землю носом роют.
Кренев бодро сообщил:
– Так мы и роем. Вот, к вам пришли.
– Я весь внимание.
Сыщики сели напротив директора и стали задавать вопросы. Тот быстро понял, куда клонят гости. Они интересовались личной жизнью убитого ремингтониста. Холостяк, тот вел себя свободно, то и дело меняя любовниц. Жалование он получал небольшое, однако на белошвеек хватало. Но не завел ли Агуренков накануне несчастья какую‑то новую пассию? Что знают об этом сослуживцы? И еще, есть ли связь между правлением «Слона» и Тентелевским химическим заводом? Ведь его корпуса прямо за забором. Может, у Ивана были там приятели?
– Это вам надо к Диковскому, – заметил директор.
– Давайте вашего Диковского.
Кефели‑ага вызвал кассира, что сидел с убитым за соседним столом, и адресовал вопросы ему. Спокойный, наблюдательный, уже в возрасте, человек этот оказался находкой для сыщиков. Он сообщил много интересного. Насчет приятелей Агуренкова на химическом заводе Диковский сказал:
– Да, был там у Вани душевный собеседник, они часто вместе по бабам шатались. Не разлей вода! Его потом утопили.
Полицейские недоуменно переглянулись. Кренев сообразил первый:
– Это вы про мастера с Путиловского завода? Про Ананьина?
– Да. Сидор прежде на химическом работал, в платиновой лаборатории. Вдруг неожиданно взял расчет и устроился на Путиловский. Встречаться им с Ваней стало затруднительно…
Азвестопуло склонился к нему:
– Почему Ананьин взял расчет? Ремингтонист не пояснил?
– Внезапно все вышло, – так же спокойно продолжил Диковский. – Иван был очень напуган. Намекал, что и ему лучше бы спрятаться. Видать, какие‑то у них там были темные дела.
– Один уволился, второй напугался и хотел спрятаться, – как бы сам себе под нос прокомментировал Кренев. – А потом обоих убили.
В кабинете повисла тишина. Директор зашипел на кассира:
– Агафон Павлович, что же вы раньше молчали?
– А что я должен был сказать, Яков Давидович?
– То, что сейчас говорите.
Диковский посмотрел на директора с плохо скрываемой насмешкой:
– Да? Дело дурное, двоих кокнули. Быть бы мне третьему? Спасибо за совет. Наше занятие – гнать крахмал.
– Не иначе, эти двое на пару снарили[1] что‑то с завода, и легко догадаться, что именно, – обратился Сергей к коллеге, имея в виду платину.
Кренев ответил:
– Так и было. После чего пришлось брать расчет. Вот только ошибся мастер. Надо было спрятаться и отсидеться год‑другой. А он устроился на соседний завод, думал, его там не найдут. Вот дурак…
– Последний вопрос к вам, господин Диковский, – взял слово Азвестопуло. – Женщин покойного вашего сослуживца вы случайно не видели?
– Случайно видел, – невозмутимо ответил кассир.
– Очень хорошо. А кто они? Как звали? Нет ли особых примет или иной какой информации?
– Информация, изволите ли знать, такая. За месяц до… ну, до кончины своей привел Ваня в трактир «Везувий» новую бабу. «Везувий» – это заведение на Ушаковской, возле ночлежного дома. Мы там часто сиживали. Селянка у них хорошая. Ну и разглядел я ее. Красивая, молодая, в полном соку. Губа у Вани была не дура. Только разбитная, я таких не люблю, а Ване в самый раз, ему они нравились. С ней пришла подружка, еще моложе, той вообще лет семнадцать. Она крутила с Ананьиным. Все четверо были уже пьяные, веселились, звали меня в Екатерининский парк. Я, конечно, отказался. Скажу вам так: эти две…
Кассир запнулся, подыскивая слова, потом твердо закончил:
– Они вполне могли быть из фартовых. Вполне.
– Имена разбитных девиц звучали?
– Ту, что с Агуренковым жалась, звали Анфисой. Вторую – не знаю. Биксой они ее кликали…
– Бикса на жаргоне означает женщину легкого поведения, – пояснил штатским Сергей. – Ладно, имени второй мы не знаем. А приметы есть у той или другой?
– Есть, – Диковский продолжал выкладывать ценные сведения, как фокусник достает платки из шляпы. – У Анфисы на левом запястье татуировка в виде браслета. А на том браслете изображение пчелы. Или осы, я не разглядел.
– Ага. И лет ей?..
– Около двадцати пяти на вид.
[1] Снарить – украсть (жарг.).
