Ведьмин долг

– Ну?! Чего вы молчите?! – получилось весьма жалобно, но в тот момент мне было до контроля собственных эмоций. Со мной происходило что‑то невероятное, причём, в плохом смысле, а родители застыли как истуканы вместо того, чтобы помочь мне! Сердце готово было пробить грудную клетку, в горле образовалась пустыня, а в голове пронёсся ураган, оставивший за собой бесполезные обломки старых зданий. Ничего, из того, что я когда‑либо слышала, читала или видела, не могло помочь мне с моей проблемой. А это вообще было проблемой? Может, это дар свыше, а я, такая глупая, не могу этого понять?

Первой очнулся отец. Он медленно подошёл к моему стулу, снял с него толстовку и повязал её мне на глаза. Я не стала сопротивляться, хотя была в недоумении, но спросила:

– Мне это как‑то поможет?

– Пока нет. Садись, – он настойчиво опустил меня на кровать и, судя по звукам, куда‑то поспешно ушёл. Через пару минут звуков возни послышались телефонные гудки, благодаря которым, видимо, начала соображать и мама.

– Тихон, постой! Не делай глупостей! – она убежала, оставив меня одну в этой начинающей пугать темноте. Цветные пятна будто бы стали складываться в какой‑то не ведомый никому узор, заставляя зациклиться лишь на нём. Постепенно мой пульс восстановился, глаза слиплись от усталости, и я уснула.

Разбудила меня ссора родителей. Сначала мне не удалось разобрать ни одного слова, но потом резкие громкие звуки стали складываться во всё ещё не понятные мне фразы и предложения:

– Зря ты это сделал! Если всё, что ты говорил, правда… – кричала мать.

– Ты сама видела, что это правда! – возмущённо воскликнул в ответ отец.

– Значит, ты самолично согласился сделать из нашей дочери чу!..

– Не смей заканчивать, идиотка! – прорычал отец, после чего раздался оглушительный хлопок входной двери.

Я настороженно прислушалась: вроде всё кончилось. Сняв с головы толстовку, от которой, если четно, уже зудело всё лицо, я осторожно села на кровати, ощупала лицо: остатки крови всё ещё были на нём. Затем я встала и, еле поднимая ни с того ни с сего отёкшие ноги, потащилась в ванную. Смыв, наконец‑таки, всё кровяное безобразие, я с почти полноценной улыбкой вгляделась в свои обычные карие глаза. Почистив зубы, я вприпрыжку пошла на кухню, уже и забыв о недавнем «представлении». Но мне о нём невольно напомнила мама. Она сидела за кухонным столом в фартуке и, подперев голову кулачком, тихо плакала.

– Кто умер? – неудачно попыталась разрядить обстановку я. Мама ничего не ответила, но прижала меня к себе и захныкала теперь на моём плече.

– Всё настолько плохо? – всё ещё не осознавая всей ситуации, я на интуитивном уровне задавала нужные вопросы. Мать оторвалась от меня и хриплым голосом известила:

– К середине мая приедут родственники со стороны твоего отца.

– Только не…

– Тётя Вайнона тоже, – это звучало, как приговор для меня.

Тётя Вайнона была мне никакой не тётей, она была двоюродной сестрой моей бабушки о стороны отца. Родилась она где‑то на севере России, и имя ей было вовсе не Вайнона, но, переехав в Швецию, она наказала всем звать её только так. И, признаться, настоящего имени я не знала, да и плевать мне было на него. Самым большим мом желанием было не поступление в престижный вуз, счастливая жизнь и т. п., а возможность не видеть эту старуху больше нигде и никогда. Как же я её ненавидела! Жестокая, грубая, высокомерная – все её «достоинства» можно долго было перечислять. Но именно она посеяла между мной и родителями зерно недоверия, которое чудом не разрослось в непроходимые заросли. И они тоже не очень‑то жаловали её, но, почему тогда отец её пригласил? И это как‑то связано с моей проблемой? Собственно, это я и спросила у мамы.

– Да, и, к сожалению, без неё в этом деле никак не обойтись. По крайней мере, это всё, что я знаю, – не щадя глаза, она быстро стёрла слёзы полотенцем и встала, чтобы налить мне успокаивающий чай.

– Но почему в мае? У меня же, как раз, будет идти подготовка к экзаменам! Мне не до этого цирка шапито будет! Они будут мне мешать! – не выдержала и распалилась я. А ведь не мама их позвала, что я на неё‑то разоралась?

– Поверь, я негодую не меньше тебя. Но я постараюсь минимизировать твоё общение с ними, – сочувствующе погладив меня по руке, сказала мама. К счастью, она поняла, что моя злоба не была направлена на неё.

– Ладно, и не из таких переделок выбирались, – уже более мирно ответила я и отпила травяного настоя. М‑м‑м, то что надо…

В школу я пошла только через день, и всё это время не обмолвилась с отцом ни словечком. Я была не то, что рассержена – разгневана! Сколько раз мы говорили на эту тему: никаких гостей, родственников и прочих меньше, чем за месяц до первого экзамена. Но, видимо, ему опять какая‑то бабка навешала лапши на уши, мол, не верь, раньше экзамены были очень сложными, а сейчас детей особо не мучают. И он решил устроить мне адскую жаровню, где вместо чертей будет свора тёть и дядь.

В школе меня уж слишком приветливо встретили охранник со словами «нечего им наших детей ни в чём обвинять», директор с фразой «больше не шалить» и Вера с самым действенным лекарством от душевной боли – объятьями. Она не стала сразу накидываться на меня с расспросами, но к четвёртому уроку я сжалилась и разрешила ей спросить у меня всё, что она захочет. Коротко и скучающе ответив на вопросы, вроде «было ли тебе страшно» и «долго ли тебя допрашивали», я поведала подруге не тайну, но довольно интересную информацию:

– Страшно стало, когда следователь внезапно сошёл с ума и начал требовать от меня что‑то. Я так и не поняла, что он имел в виду.

– А следователя звали Игорь Витальевич?

– Да‑а… – я нахмурилась. Откуда она знает.

– А ты в курсе, что, пока тебя не было, по школе ходили слухи о том, что этот следователь является каким‑то родственником Вячеславу, м? – Вера поиграла бровями и победно усмехнулась, увидев мой шок.

– Его, конечно, итак отстранили, но… это всё в корне меняет дело, – если честно, я не знала, радоваться мне или нет. Конечно, стоило немедленно сообщить об этом матери, даже если это просто слух, но мне не дал этого сделать звонок на урок. Так я и забыла об этом до самого вечера.

На полученную информацию о следователе мама почти никак не отреагировала и сказала не зацикливаться на этом, а подумать о насущных проблемах. Конечно же, она имела в виду подготовку к ЕГЭ, но в моей голове возникла картинка собственного окровавленного лица с зелёными горящими глазами. Этот жуткий образ долго меня не отпускал, но я всё не решалась поговорить насчёт этого с родителями. На отца я злилась, а мать ходила с такой отрешённостью на лице, что мне казалось, будто она не сможет услышать меня, не то, что помочь узнать, что же это было. Правда, странного поведение родителей натолкнуло меня на мысль, что они в курсе причины тех странностей, что произошли со мной (глаза, странное отравление Вячеслава, свою причастность к которому я потихоньку стала признавать). Однако почему они тогда ничего не сообщили? Если кто‑либо когда‑либо поймёт эту извечную родительскую логику «меньше дитя знает, крепче спят взрослые», я буду готова заплатить этому человеку за ответ на свой вопрос.