Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 3

– Папа, я была и остаюсь патриотом, но скажи мне сам, какой страны? В Казахстане, где я родилась, выросла, получила образование и вышла замуж, я вдруг превратилась в чужестранку. Моя подруга в Зеренде, коллега Роза, ни с того ни с сего стала доказывать мне, что русские люди заняли все пастбища для овец под целину и навязали её казахскому народу русский образ жизни. Вышло так, что даже для моей подруги я стала дочерью русских злодеев, которые веками унижали её несчастный народ, мешая казахам кочевать от одного пастбища к другому. Вот я переехала в Россию, не потому, что не любила Казахстан, а потому что попала в экономический кризис. Но в России меня записали в казашки, хотя мой язык от рождения был русский. Ты украинец, мама – полька, я родилась казашкой, а вышла замуж за русского. Где родина для меня и где родина моих детей?

– И теперь ты пытаешься менять свою жизнь переездами? Если бы ты одна попала в этот кризис, то это было бы одно дело, но сейчас весь народ «варится» в этом кризисном котле, а настоящие советские люди не сбегают на Запад, как крысы с тонущего корабля. Они остаются патриотами своей страны и помогают Родине вновь стать сильной и богатой.

– На Западе я тоже буду патриотом своей Родины! Именно за границей писали книги наши русские писатели! А я еду на Запад, чтобы выжить, я не могу влиять на политику и экономику моей страны, мне бы суметь поднять на ноги моих детей.

– Ты забыла, что у капиталистов овечье лицо и сердце зверя. Там надо, моя дорогая дочь, именно выживать, чтобы что‑то иметь. Разве тебя этому не обучали в школе?

– Папа, ну что тебе самому дал наш советский строй?

– Возможность учиться, получить высшее образование. Это было бы невозможно в царское время. Потом право защищать свой народ в суровые годы войны, поддерживать партию рабочих и крестьян, растить своих детей в духе коммунистической морали: не укради, не прелюбодействуй, будь всегда готов помочь слабому человеку или бедным в другой стране. Я думаю, что наш Господь, Иисус Христос, был первым на Земле истинным коммунистом. Он призывает нас к равенству и справедливости.

– Но я сама не хочу этого всеобщего равенства, папа. Я хочу жить в обществе, где все живут по единому закону, где справедливо оцениваются усилия человека и его способности, пусть даже эта оценка будет проходить по капиталистическим нормам. Пусть богатеют капиталисты, если их работники и их семьи будут иметь достаток.

За завтраком в полутёмной комнате Вериного жилья наступило молчание. Володя встал, подошёл к дочери, положил руку ей на плечо и сказал: «Верочка, хоть ты и „капиталист“, но спасибо за завтрак».

Они понимали друг друга, и одобрение отца было необходимо Вере, чтобы решиться изменить свою судьбу. Днём позже они ехали к Саше в гости, и Володя по дороге рассказывал дочери свои воспоминания о Калининграде. У него на парадном кителе висела медаль «За взятие Кенигсберга», вместе с другими боевыми орденами Красной Звезды и с медалями «За Оборону Сталинграда», «За битву под Курском».

– Вера, а знаешь ли ты, что я после взятия Кенигсберга служил здесь год комендантом?

– Папа, о войне ты нам, детям, почти ничего не говорил.

– А что я мог вам рассказать? После войны хотелось поскорее забыть всё, что с ней связано, а не то что о ней рассказывать детям. Так вот, при взятии Кенигсберга я был ранен, после госпиталя меня назначили комендантом нынешнего Калининграда. Это чужой город для русского человека, поэтому я никогда не соглашусь сюда переехать, о чём стала мечтать твоя мама.

Выговорившись, Володя немного замялся, но, видимо, подумав, что молчание не всегда золото, продолжил разговор с горечью в голосе.

– На подступах к городу немцами была организована такая оборона, что только безумный мог её атаковать. Сколько моих товарищей здесь полегло, ведь враг обстреливал нас прямой наводкой. Мои товарищи погибали не на своей земле, а на чужой, а когда вошли в город, то многие с ума сходили оттого, как красиво и комфортабельно жили их враги. Ну, ты понимаешь, о чём я говорю… Вымытые улочки, приятные дамочки и домики с бирюльками, и наши бойцы, потерявшие на подступах к городу своих боевых товарищей, в пропахших потом и порохом гимнастёрках, чувствовали себя «быдлом». Волком на нас смотрели граждане и гражданки Калининграда, словно не они, а мы затеяли эту войну.

Опять наступила пауза в разговоре, Вера не торопила папу.

– Представляешь, они с хрусталя кушали, когда их сыны наши деревни до пепла сжигали. Да, были и случаи мародёрства, когда наши солдаты врывались в уцелевшие от бомбёжки дома, решетили автоматными очередями зеркала, дорогую мебель, иногда до полного уничтожения, мстя за погибших товарищей. Потом приказ пришёл Сталина: «Расстрел на месте за мародёрство». Приказ есть приказ, но выполнять его… трудно. Не нравится мне этот город, хорошо, что ты отсюда уезжаешь… только зачем в Бельгию?

Провожали папу на поезд Саша и Вера с детьми. Витя и Таня долго бежали за дедушкой, которого полюбили за месяцы, проведённые в Караганде вдали от мамы.

С вокзала отправилась Вера с детьми в гости к Саше, чтобы вместе пережить боль расставания. За чаем с пирожками Галина, между прочим, обратилась к Вере с новостью. Откуда она только узнавала столько новостей, но эта имела силу нокаута.

– Вера, ты не знала, а Бельгия закрылась для миграции с первого сентября.

Когда Вера поняла, что не ослышалась, то не позволила себе и глазом моргнуть. Да и что теперь моргать, когда её поезд ушёл, оставив пассажиров в зале ожидания. На другой день, сразу после работы, она пошла за поддержкой к Марине Петровне, которая была в курсе её планов иммигрировать из страны.

В трёхкомнатной квартире Марины Петровны не было семейного уюта. Может быть, такое впечатление Вера имела, потому что эта семья жила по басне Крылова, где в одной упряжке лебедь, рак и щука уже который век тянули воз в разные стороны.

Если Марина Петровна уже спала и видела себя гражданкой Канады, то её муж Николай, высокий долговязый мужчина, мечтал поскорее поехать в тихий православный монастырь на границе с Белоруссией и там проводить время отдыха в крестьянском труде и в разговорах о жизни со старым монахом. Подобные причуды мужа выводили Марину Петровну из себя, и она устраивала скандалы, когда узнавала, что Николай тайно отправлял в монастырь деньги, взятые от прибыли своего небольшого дела – аптечного киоска в универмаге.

Сыновья Марины и Николая в родительской опеке уже не нуждались, и улица была для них вторым домом. Из всей семьи ехать в Канаду хотела только сама Марина Петровна.

Вера рассказала Марине Петровне и её мужу новость про закрытие Бельгии, как будто просила милостыню, которая оказалась сострадательным молчанием.

Чуть позже в комнату вошли их сыновья, они бессловесно стояли, прислонившись к противоположным косякам двери, и тоже с жалостью смотрели на Веру, которой пришлось начать разговор, не в молчанку же играть.

– Бельгия закрылась для миграции с первого сентября. Мамины деньги потрачены, а на свою зарплату я не могу купить даже учебник по математике для сына, потому что тот учебник, который я уже купила, вдруг оказался непригодным, а новый стоит 50 рублей при моём окладе в 800 рублей. Ещё неделя‑другая, и я не смогу покупать детям еду. Как жить дальше? Не могла Бельгия закрыться на три недели позже! Я оплатила визы, и теперь я… нищая…