Вера и рыцарь ее сердца. Роман в 6 книгах. Том 3

Когда Вера, сдерживая гнев, встала из‑за стола, то молодой и сильный гость легко перебросил её через плечо и понёс в дальнюю спальню церковной пристройки, а то, что она отчаянно вырывалась из его рук, только разогревало страстное желание обладать женщиной, неважно какой, лишь бы удовлетворить мужскую потребность, которая за эти долгие месяцы воздержания сводила его с ума.

Кричать Вера не могла, потому что рядом были дети, но грубые поцелуи нелюбимого мужчины были настолько противны, что дух её возмутился и каким‑то непонятным приёмом она столкнула насильника на пол, потом быстро вскочила с кровати и побежала вон.

Катя очень удивилась, видя, как мама вбегает в прихожую с расстёгнутой блузкой на груди.

– Мама?.. Мама, как не стыдно!.. Это чем вы здесь занимаетесь?

Такого позора перед детьми Вера ещё не испытывала, но оправдываться перед дочерью не собиралась. На этом праздник закончился, и гостям было указано на дверь.

Через какое‑то время стали ходить слухи, что старший сын знаменитого афганца выехал из Бельгии в неизвестном направлении, а Тесс долго допрашивала Веру о месте его возможного пребывания.

Быстро прошёл необычно тёплый октябрь, наступил такой же тёплый ноябрь. Из детей училась только Танюша, она ездила в город Гент в школу для детей мигрантов. Катю в школу не взяли, потому что она была уже почти совершеннолетняя, а для взрослых беженцев языковые курсы открывались только в феврале, и девушка занимала себя поделками, мастерила домики из картона и становилась ворчливой, а Витя молча гонял мяч по двору и учил с мамой английский язык.

За эти месяцы Вера отдохнула и похорошела. Еды было достаточно, крыша над головой не протекала, у каждого из членов её семьи имелись персональные велосипеды, которыми их обеспечил Даниэль, сосед по улице.

Даниэль был пенсионером с техническим стажем и «золотыми» руками. В свободное время он изучал испанский язык и добровольно работал при ОСМВ. Мужчина ремонтировал для бедных мигрантов велосипеды, которые хранились на полицейском складе.

Сначала ездить на двухколёсном средстве передвижения Вера категорически отказывалась. В её понятии уважающая себя женщина на велосипед не сядет, но так как в их пригород автобусы из центра ходили только два раза в день, то нужда заставила её освоить и это транспортное средство, ибо дешёвый супермаркет находился в пяти километрах от их жилья.

Оказалось, что они жили не в самом Мерелбеке, а на окраине, где не было даже тротуаров, и ездить на велосипеде Вере приходилось по проезжей части улицы, и она пришла к выводу, что все местные жители имели личные автомобили, хотя самих жителей не было видно ни ночью, ни днём, и об их присутствии можно было судить только вечером, по мерцающему свету в окошках усадеб, в одном из которых, неподалёку от бывшей приходской школы, жили Даниэль и его жена Николь.

С Николь Вера общалась на английском языке, и они могли часами беседовать, затрагивая вопросы от семейного счастья до международных отношений.

Нет, не зря женщина тратила своё свободное время на изучение английского языка в Андрюшино! Однажды ей приснился страшный сон. Это был не тот обычный ночной кошмар, когда она пыталась во сне найти себе работу, кому‑то доказать, что у неё есть диплом врача, безнадёжно заглядывая в окна деревенской больницы. Нет, этот её сон был ещё ужаснее, в нём Вера не могла говорить ни на каком языке. От невозможности общения с людьми она теряла свою идентичность, а это так мучительно, сознавать свою никчёмность, и в какой‑то момент Вера вспомнила, что знает русский язык! Это было так радостно, что она проснулась с решением немедленно начать учить фламандский язык, на котором говорили все в округе.

 

* * *

 

Первое месячное пособие в 30 тысяч франков Вера получила утром, а в обед его украли! Его украли из рюкзака, который болтался у неё за плечами, когда она в магазине бельгийского текстиля, куда её привезла Николь, хотела купить Кате шапочку, а Тане – шарфик.

Хождение в полицию было напрасным, жить было не на что.

Вера вернулась домой в полуобморочном состоянии. Сначала она попыталась себе внушить, что деньги из рюкзака были украдены тем, кто имел большую нужду, чем она, но самообману разум не провести! Когда бедственное положение семьи женщина осознала в полной мере, то без сил плюхнулась в единственное мягкое кресло, что стояло у печки буржуйки, и онемела.

Дети как могли пытались её успокоить.

– Мама, не молчи. Мы и без денег справимся, нам не привыкать. Ты отдыхай, а мы пока уберёмся дома, – успокаивала маму Катя.

Потом из‑за её плеча высунулась растрёпанная головка Танюши.

– Мама, хочешь я тебе стихи почитаю, тебе они нравятся, это Пушкин:

 

«Я к вам пишу – чего же боле?

Что я могу ещё сказать?

Теперь, я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.

Но вы, к моей несчастной доле

Хоть каплю жалости храня,

Вы…»

 

– Нет, это «ты» оставишь маму в покое, Пушкин сейчас нашей маме не поможет.

– Катя, а ты не толкайся… Мама, отдыхай спокойно, мы можем жить не кушая, 40 дней, как Иисус Христос. Это учитель в школе говорил, а в школу я буду по абонементу ездить, мне денег не надо.

Последнее, что помнила их обворованная мама, как Витя укрывал её одеялом, и потом она провалилась в глубокий сон.

Через два часа Вера открыла глаза, а мир за это время нисколько не изменился. Сидевшая рядом с ней на табуретке Таня обрадовалась маминому пробуждению и прилегла к ней на грудь. Катя пошла на кухню и поставила на плитку чайник, а Витя, нежно обняв маму за шею, попросил кушать, а кушать было нечего.

Что делать?

Социальная служба заняла 10 тысяч франков, а 2 тысячи подарила Николь, и на 12 тысяч франков Вера по экономии продуктов побила все рекорды, устанавливаемые самыми скупыми мигрантами в Бельгии.