Волчий сон
Николай оторвался от своих воспоминаний. Ночь прошла – очередная ночь пребывания в зоне на болоте. В своем болоте, только не по ту, а по эту сторону колючки и забора. Вот неделю назад отметил «днюху» – день рождения. Стукнуло уже сорок пять. Отметил так, как положено настоящему мужику. С самого утра, еще до подъема, когда никто не мешает и не суетиться под руками, заварил пятилитровое ведро крепчайшего чифиря с помощью бессменного «коника[1]» Крупы. Тот готов помогать и днем, и ночью, зато у него всегда есть что покурить, что «подломать и подварить». Не «греющемуся[2]» с воли мужику и не особо отягощенному принципами арестантской морали хоть и стыдно на первых порах, но не западло «конячить» в зоне. Нет возможности или некому присылать ему посылки‑передачи, невозможно достаточно зарабатывать на предприятии колонии, где зарплата в месяц на три пачки сигарет, идет изголодавшийся завистью мужик подрабатывать «помощником», а если правильнее – конем: принести, унести, постирать, сбегать, помыть посуду и так далее. Можно, конечно, попробовать поступить иначе. Например, работать на промзоне в две смены и на самой тяжелой работе. Можно пытаться поймать за хвост фортуну и начать, под фраера, играть на интерес. Но здесь есть шанс: или вообще остаться без ничего, или попасть на большие деньги, или в фуфло[3] залезть, если не умеешь играть, если не любит тебя фарт, если нет верных друзей‑шулеров, которые и зеркало подставят где‑то из‑за спины или моргнут вовремя. Можно было бы, если кишка не тонка, «пойти в отказ» и стать босотой: сидеть месяцами в подвалах, по кичам и бурам[4], голодать, постоянно рискуя схватить туберкулез, лишаться посылок, передач и свиданий, вскрывать вены в знак протеста. Тогда у тебя появится, возможно, авторитет и сигареты, и чай, и к ним. Но выдержать это – сложно, это должно быть состоянием души, а обратной дорог здесь нет: надумал выйти – только в «подчеркнутые» или того хуже – в суки. Крупа не выбирал – ему попался по жизни на пути Николай, который и решил, жалея его, прибрать к себе в качестве вот такого вот «помощника». Никто Крупе не слал посылку или передачу, так как жил он до тюрьмы с бабушкой, которую, он же вроде и задушил. Почему? Не говорит. Но любил он ее – это точно, и здесь, видел Николай, темная история. Там осталась квартира, которую через суд оформляет на себя мать Крупенькина, хотя сына своего она с детства и не видела – бросила на бабушку, как только узнала, что у него отклонения в развитии. Бабушка вырастила внука, как могла, прививала ему различные социальные навыки. А мать как пила, так и осталась пьяницей. И вот в день смерти бабушки, мать напоила своего сына, пока бабушка отсутствовала, а когда тот отошел от угара, увидел в ванной мертвую бабушку, позвонил матери, и та уже и вызвала милицию. Крупа не помнил, как и зачем он убил бабушку, но ему об этом рассказала мама, а потом и милиция, и он этому поверил, хотя и плакал. Николай подозревал, что тщедушный маленький хлюпик не смог бы убить свою любимую бабушку – даже чисто физически, и скорее всего, дело здесь нечисто, но он не адвокат, и не принято в тюрьме копаться в чужой жизни, а тем более – в чужой делюге. Так и пригрел Крупу возле себя, прикармливал, одевал, поскольку того на работу так и не взяли в силу его ослабленного здоровья, а мать посылок ему так и не прислала.
В день рождения любого мужика в бригаде соблюдался ритуал. После зарядки пикетчик бегал по локалке и бригадам с криком «сорок вторая… на бригаду»! Что означало сход бригады в кубрике. На тумбочку в центре выставляется ведро с чифирем, несколько кругалей[5], тарелка с конфетами и пачка дорогих сигарет. Крупа проворно наливал черный, ароматный, горячий, дымящийся паром чифирь в кругали и пускал по кругу стоящих у шконарей мужиков. Следом шла тарелка с конфетами. Все достойно делали по два глотка из кружки, поздравляли именинника и после трех кругов уходили курить в локалку или курили тут же в кубрике из общих, лежащих на тумбочке презентованных именинником сигарет. Все было так же и в этот раз. Разве что разница в том, что вместо конфет был разложен большой горой шоколад, а на тумбочке, вместо обычного «Премьера», лежало две пачки «Винстона» и горсть коричневых, с ароматным запахом «Captain Black». Днюха все же! Гулять – так гулять! Мужики и «босота» по очереди поздравляли с днюхой, желали быстрейшего освобождения и здоровья. Никто и не подумал лукавить, говоря о быстрейшем освобождении, забывая о двадцатилетнем сроке. Так уж принято. Ну а потом весь день были «официальные визиты». Приходили братва[6], босота[7], друзья‑мужики, приходили ровно к назначенному времени, чинно пили чиф‑чаек‑купчик, кофе с шоколадом, курили, слушали шансон – все чин‑чинарем. Но уже к вечеру у Николая от чифиря ходила земля под ногами и слегка подташнивало. Съеден был приготовленный плов, заканчивались уже в третий раз приготовленные драники, сало сегодня даже не выставлялось: рыбные консервы, зеленый лук, целые помидоры, вареная и жареная картошка, селедка – это и есть нехитрый зэковский стол «на поляне» в день рождения. Трехлитровая банка отменной браги «ушла» еще с утра до обеда. Хотя есть подозрение, что вчерашний шмон контролерами в бригаде именно был направлен на поиски этой самой банки – кто‑то стуканул, а может, сами на всякий случай прошустрили. Сам Николай не бражничал, но как у настоящего мужика «задел» у него был припасен для этого важного случая. Брага готовилась без дрожжей, на заплесневелом хлебе, но после всех манипуляций и в конце с добавлением разогретого меда и нескольких фильтрований перед непосредственным употреблением, получался довольно солидный напиток…
На плацу заработал рупор: «Доброе утро, граждане осужденные! В колонии объявляется подъем». Теперь этот матюгальник будет верещать целый день, до отбоя. Вывод на работу отрядов, бригад, вызов зэков, помывка в бане, прием пищи и т. д. – все команды передаются и дублируются через громкоговоритель на вышке. Целый день играет какая‑нибудь радиоволна, так что днем щебетом птиц насладиться не получается. Зато зимой, если бы не это радио, можно было завыть волком.
* * *
[1] «Конь», «коник» – человек, который выполняет чужую работу за вознаграждение.
[2] Греться – получать посылки и денежные переводы со свободы.
[3] Фуфло – человек, который не отдал вовремя карточный, игровой долг. Определяется в соответствии с воровской традицией как низкий социальный статус в исправительном учреждении.
[4] Кича или БУР – помещение камерного типа, куда направляются в качестве наказания осужденные, злостно нарушающий установленный режим отбывания наказания в исправительном учреждении.
[5] Кругаль – алюминиевая «казенная» кружка
[6] Братва – Особая категория осужденных, судимых, категорически отрицающих общественный Закон и живущих строго в соответствии с воровской традицией, по понятиям.
[7] Босота категория осужденных, судимых, которые придерживаются в своей жизни и в своем поведении воровским традициям.
