Волчий сон
Николай редко обращался к Богу с просьбами. Но не просил он у Господа благ для себя лично. Просил, когда до глубины души окутывало желание пообщаться с Господом, не оставлять своим вниманием и своей добротой своих родных – бывшую жену, детей, внуков. Только об этом были его просьбы, да изредка просил для себя лично мудрости и выдержки‑спокойствия в сложившейся ситуации. Прощения за грех убийства не просил. Не пришло еще время, наверное, да и не мог он еще остыть от тех двух роковых выстрелов по людям. «А по людям ли?» – думал он, и, зная, что думает неправильно, не решался просить Бога прощения для самого себя. Но в мыслях был уверен, что ему повезло, и он стал прозревать в этом мире. Начал понимать, что есть Истина и понимать направление, как Ее постичь, как Ее познать, а может быть, и увидеть свет этой Истины. Истина – это Господь Бог, Создатель этого мира, и Его Слово, а свет – это любовь, понял он для себя. Именно для себя хранил и развивал он это свое открытие. Он и так давно знал, что в мире ничего случайного нет. Узнал он теперь, что никакая маска никогда не спасет человека от самого себя. Понял он, что, только осознав и поверив в душе свое предназначение на земле, можно смело жить и идти вперёд к истине, но только с верой, иначе – крах. Крах во всем: мыслях, поступках, планах, мечтах. Вера в Истину, вера в Господа, вера в справедливость и силу Божьего Слова вселили в сердце Николая новую веру: в себя, в свои силы в этих нечеловеческих, бесовских условиях жизни, в свое будущее. Он поверил в то, что можно жить и здесь достойно, при этом оставаться человеком и выполнять свое предназначение – не дать дьяволу завладеть твоей душой и помочь, по возможности, в этом другим. Сейчас он точно знал, почему в ту роковую ночь, когда в соседней комнате лежали два трупа с простреленными головами, руки налились неестественной тяжестью, онемели пальцы, когда он подумал о плохом для себя исходе. Не смог. Вырубился и уснул. Уснул мертвым сном, но остался жить, не совершив еще одного греха. Сейчас это кажется ему чудом. Страшно не было. Была пустота. Боли не было. Осознание всего произошедшего было. Раскаяния – нет. Злости – нет. Что было? Была только обида, что жизнь так или иначе закончена. Была обида, что не удалось попрощаться с семьей, попросить у них извинить его за все. А ведь и было за что. Мыслей не было, но на душе не было тяжести совершенного греха, на душе тоже было пусто. «Все кончено», – повернулось в голове. И опять какое‑то облегчение. Только позже, в тюрьме, начав читать Библию, подаренную настоящим криминальным авторитетом, бродягой[1] по жизни Витей Абдулой, начав вдумываться в каждое слово Библии, начав по‑новому осознавать Бытие, он почувствовал, что опустевшая его душа начинает чем‑то заполняться. Таким тревожным, волнующим, зовущим, манящим куда‑то. Начали появляться блики давно не появлявшегося в сознании света: настоящего, разумного, всемогущего, вселенского – света любви земной. Любви к окружающему миру, любви к жизни, любви к близким и родным людям, любви к природе. А что такое природа? Природа – это и есть Создатель. И он всю свою сознательную жизнь прожил с этой любовью, просто не задумываясь об этом или не придавая до поры и до времени этому значению. Так живут многие из людей, если и не большинство: не замечая и не ценя того, что есть вокруг нас любовь. И он это свое открытие сначала скрывал даже от самого себя, даже думал иногда, что просто психика его сломлена. И начинает «крыша ехать». Видел вокруг себя и саркастические ухмылки, и откровенные обвинения: «Как только в тюрьму попадаете – сразу к Богу пути ищете…». Но не обращал на них серьезного внимания, понимая, что это новое его открытие в жизни – это его личное и сокровенное. Проходили дни, недели, месяцы, а познания смысла жизни в нем становились все ощутимее, сильнее, явственнее; мысли пришли в упорядоченную цепь, и появилось ощущение своего существования и в пространстве, и во времени, вне зоны тюрьмы. И это оказалось так явственно, так ощутимо. Нервы восстанавливались, стали появляться доброта, сострадание, но и требовательность к себе, к окружающим, самооценка и оценка реальностей. А легкость на душе оставалась, легкость мышления оставалась, Вера росла, и понимание библейской Истины укреплялось, развивалось, ширилось. Он ощущал, что это только начало, это первые, может быть, неуверенные, но правильные шаги в его новой жизни. Он видел, что уверенность появляется сначала в мыслях, значит, надеялся он, появится и в действиях, поступках. А если точнее, проявляется уже сейчас, если оценивать свои поступки как бы со стороны. Иногда ему казалось, что его устами говорит кто‑то другой, его поступками руководит кто‑то другой. Ему страшно было признаться, самому себе признаться, что он становится, стал другим человеком. И в том – Вселенское, Божье напутствие на новый путь в его неизвестно насколько продлившейся, продленной свыше жизни. Страшно и холодно было только в начале; сейчас он знал, что бояться не надо. Надо жить, надо развиваться, надо воспользоваться предоставленным правом на жизнь, надо чувствовать ведущую тебя руку, надо верить в свое предназначение и в силу любви. Любви даже к такому грешнику, как он сам. А эту любовь и это покровительство сил небесных он ощущал всей силой своей пораненной души, не раз, как он понял, наполняемой в его прежней жизни дьяволами, сатаной, нечистью… Искушение, кумовство, зависть, гордыня, пренебрежение человечностью – все это всплывало серым пятном в памяти обновленного мозга. Всплывало не просто памятью, но проявлением дотошного самоанализа. Приходило и прозрение. Но он знал и верил, что это только начало. Начало будущего. Что впереди? Это трудно предсказать. Это пока не дано разуму. Но только одно знал он точно – есть впереди пространство, время, и есть Бог. Есть он сам, его родные и близкие – это звало к жизни… Жизнь сейчас была грубой, жесткой и жестокой. Приходилось постоянно быть в напряжении и не давать себе, прежде всего себе, поблажки или расслабления. Ошибиться было нельзя: второго, другого шанса остаться Человеком дано не будет – он знал, что не должен поддаться обольщению, он знал, что делает это во имя чего‑то чистого, правильного, справедливого и, наверное, нужного. Имел ли он на это право? Не знал он этого, действовал по наитию. И надеялся, что вера и любовь ведет его в нужном направлении. По очень сложной, запутанной дороге, на которой нельзя оступиться и сбиться: вокруг пропасть, безвозвратная пропасть. Очень хотелось не упасть в эту пропасть. Главное, считал он, чтоб не затуманили разум плутовские, искусительные помыслы, застигнувшие разум врасплох. Когда становилось совсем тяжко и даже страшно – молился. Знал только одну молитву «Отче наш» из Нагорной проповеди, но обращался к Богу и с простыми земными словами человеческой речи, человеческой мысли. Просил одного – помочь выдержать напряжение разума, просил просветления в мыслях. Остальное, думал он, будет естественным ходом развития событий. Главное сейчас – устоять от соблазнов неискренности и искоренить гордыню, не путая ее с гордостью. Теперь он хорошо знал разницу между ними и был этим очень доволен. Он знал, что ангел‑хранитель его с ним, не бросил его, а может, даже он и не один у него. Он знал, что он еще нужен здесь, не зная точно, кому и для чего. Но ощущение какого‑то своего долга и неожиданного перевоплощения в нормального человека, умеющего искренне любить окружающий мир, ожидание чего‑то светлого и правильного и в дальнейшей своей жизни придавало сил – небывалых сил и энергии жить. Он научился замечать и отличать людей, явно одержимых дьяволом, которых, к сожалению, вокруг было очень много. Осторожно решаясь‑таки взять на себя такую огромную ответственность, стал делиться своими новыми знаниями с другими близкими по духу мужиками, кому это было интересно. Советовал им поверить в себя или научиться для начала верить в святое и настоящее предназначение человека – быть и оставаться честным и достойным человеком всегда и везде, изгоняя вон из себя лукавство. Лукавство в душе, в поступках, в мыслях – есть не что иное, как открытие души для всякой нечисти. Начиная лукавить в своем уме, человек распахивает душу дьяволу – говорил Николай самому себе и окружающим при случае. Честность и искренность – понятия разные. Можно быть честным, но неискренним. Можно быть искренним, но заблуждаться. Можно в жизни заблуждаться и не хотеть в это верить, лгать самому себе. Так, где же истина? А истина‑то как раз и есть в любви. В зоне оставаться честным и искренним сложно, но можно. Нужно иметь сильный дух и веру, не затуманенные, не убитые нечистью. Нужно учиться в жизни вообще не лукавить – быть достойным человеком при любых раскладах в этой заполненной отрицательной энергетикой среде. И основа
[1] Бродягой – человеком, который не признает общественных законов, живущим по понятиям, приверженным воровским традициям.
