Волчий сон

Сегодня, что‑то, стоя у окна ночью, вспомнил Наташу. Вспомнилось их знакомство в болоте Дубовок, расстрел магнитофона в дубах. Тогда она заночевала у него дома, а точнее, на сеновале с ним. Они проснулись ночью одновременно, вышли на крышу сарая. Небо было усыпано звездами. Теплая ночь, запахи ягод и созревающих яблок просто пьянил и кружил голову. А может, это яркие мигающие звезды в далеком‑далеком ночном небе заставляли терять чувство реальности… Обнявшись, они сидели до самого рассвета. Разговаривали полушепотом, иногда целовались: легонько или до остановки дыхания. И не было у них секретов друг от друга, и не было больно разгоряченным губам от поцелуев. Молодость, симпатия, романтика… Лишь с рассветом, уснув под одеялом, не слышали они, как завелся во дворе мотоцикл – мама и отец уехали на работу. Проснулась Наташа в обед, когда солнце уже палило прямо над головой. Тело с непривычки болело, руки и ноги словно свинцовые. Но светло и радостно было на душе – рядом спал ее «зверобой», как она вчера ласково, но с уважением его окрестила. «Зверобоем» она его и представила вечером своим родителям, которые приняли его настороженно и даже, казалось, с недовольством. Наташа увела маму на кухню, где что‑то долго ей объясняла шепотом, иногда прерываясь, уходя в коридор и вновь возвращаясь на кухню. Сквозь приоткрытую дверь своей спальни, куда она завела его после «представления» предкам, Николай не мог расслышать самого разговора, но догадывался, что речь шла о нем, о ней, о вчерашнем дне, а точнее, о вчерашних сутках, которые они провели вместе. Осторожно встав, окинув взглядом спальню, Николай подошел к столу, на котором лежал фотоальбом, оставленный Наташей ему, чтобы не скучал. Пролистав несколько страниц, услышав очередной всплеск шепчущихся эмоций на кухне, бессовестно вынул одну фотографию, закрыл альбом и бесшумно вышел в коридор. Торт стоял в прихожей на кресле возле телефона, рядом лежали гладиолусы с елочками для Наташиной мамы. Сунув ноги в видавшие виды кроссовки, Николай тихонько вышел на площадку, бесшумно прикрыв за собой дверь, и быстро спустился в подъезд по лестнице, не вызывая лифта. И лишь на улице вздохнул с облегчением. Быстро зашагал по двору мимо ватаги молодежи, обосновавшейся на детской площадке, и сразу же, завидев чужого, оборвавшей запев из популярной тогда «Машины времени».

– Вот он. Вот этот лох Наташку привел, – явно с издевкой и вызовом указал пальцем на Колю «переросток» с длинными волосами.

«Ишь, хиппи», – подумал Коля, стараясь не смотреть в их сторону, он независимой походкой пошел к арке, где светился фонарь и сквозь проем были видны огни проезжающих машин.

– Стой, парняга! Есть разговор, – окликнул Николая второй парень с сигаретой во рту и гитарой в руках. – Ты, что ли, нашу Наташу решил закадрить? Говори!

– А что она – ваша? – Николай остановился и понял, что так просто пройти не получится.

Пацаны уже повскакивали с качелей, турников, скамеечек в беседке и с наглым любопытством подступали к нему.

– Да, хороша Наташа – но и не ваша! – Опять пробасил тот, с гитарой, – а ты кто такой, и откуда будешь?

– Из Зеленки я, Коля. А что?

– А то, что Титовских здесь никогда не было и не будет. Ты – первый, ты и последний. Понял?

– Ты что, угрожаешь? – Николай вынул руки из карманов, понял, что драки не избежать, хоть он один против шестерых‑семерых…

– Ты, парень, сейчас вали отсюда. Мы первый раз не тронем. Еще раз появишься – уедешь на скорой помощи. А сейчас иди, пока не наваляли тебе по полной программе. И запомни, что тебе сказано. Если хочешь – встретимся в субботу на танцах у фонтана. Меня найдешь, я – Карась, а это, – он показал на «лохматого», – Вован. Наташка ему нравится, и она будет его. Так что ты, парень, в пролете. Ну что, до встречи в субботу. Иди по добру, титовский авторитет, пока мы добрые.

Николай несколько секунд постоял, сунул руки в карманы.

– Зачем ждать субботы? Пошли «раз на раз» с любым здесь. Я готов.

– О, да ты герой, мать твою. Ну что ж, сам напросился. Получай!

Лохматый ударил первым кулаком в грудь. Не успев вынуть руки из карманов, Николай грохнулся на землю. Но только попытался встать, получил несколько ударов ногами с обеих сторон. Уставший, не выспавшийся, он пытался как‑то закрывать голову, но удары сыпались один за другим. Местные, обступив его кругом, не давали ему встать, пока он не свернулся на земле, закрыв голову руками. Пнув напоследок еще раз ногой лежащего на земле Николая, ватага вернулась на детскую площадку. Из окон за дракой, а точнее – за избиением, наблюдали несколько пар равнодушных глаз… Кое‑как отряхнувшись, сплевывая кровавую слюну, Николай встал и поплелся на освещенную улицу. Надо было успеть на автобус до Титовки.

«Ну что ж, суки. В субботу так в субботу. Быть большой разборке. Надо ребят собирать – одному не управиться. А вот Карася буду бить один на один. При всех – ему не прощу, суке.

Домой Николай приехал на последнем автобусе и, не заходя в дом, полез на сеновал. Здесь все напоминало о вчерашней ночи. Коля достал из нагрудного кармана помятую фотографию, включил фонарик. Так, лежа на пахучем сене, смотрел на фото и через открытую дверь – на ночное звездное небо. Так и уснул. Тогда он еще не знал и не гадал, что судьба связала их с Наташей такими сложными нитями, уготовила им такую неразбериху и путаницу чувств, эмоций, такую путаницу отношений. Но это будет потом. Причем, потом – это почти всю их жизнь. Абсолютно разную и абсолютно не связанную друг с другом, но всю жизнь, периодически сталкивавшую их потом в самых неожиданных ситуациях, обстоятельствах и местах. Но это будет потом, впереди, в жизни…

Дневальный оторвал его от воспоминаний:

– Коляныч, тебе к хозяину. Походу, «крестить» будут. Торпеды готовить?

– Не надо, так что‑нибудь загоните. По «дороге» или ногами…

«Торпеды» – это завернутые по двадцать и более штук, завернутые в целлофан и с запаянными зажигалкой швами сигареты, которые проносили зэки в штрафной изолятор в себе, так как в ШИЗО курить не давали – запрещено. «Торпедироваться» Николай не хотел. Лучше бросить курить, чем рвать себе задницу, – думал он, – хоть будет повод бросить курить. В «локалке» уже ждали контролеры. Равнодушно окинув его взглядом, приказали идти на КП. По пути на КП завели в санчасть – на медицинское освидетельствование о пригодности по состоянию здоровья для водворения в штрафной изолятор. Медсестра, пряча глаза, молча выписала «годен и здоров для водворения в штрафной изолятор», хотя знала, что он астматик. Молча, чуть ли не скрипя зубами, с третьей попытки попала в вену, введя двадцать кубиков эуфиллина. Как оправдание за свой не совсем медицинский, поступок наложила на рану от укола большущий кусок ваты, обильно смоченной спиртовым раствором септоцида, и заклеила пластырем. Так и повели на КП на комиссию по наказаниям, а по‑местному – на крестины. Начальника колонии пока еще не было, и Николая посадили в «стакан» – камеру из железных решеток размером один метр на один метр. Перед этим обыскали, изъяв сигареты, зажигалку, шнурки с ботинок, ингалятор. Молодой рыжий контролер, поводя носом, внимательно всматривался в глаза Николая, приближая свое конопатое лицо к лицу осужденного. Он учуял знакомый запах спирта, но даже не верил в такую удачу – поймать зэка «под градусом»! Как только ушли контролеры, приведшие Николая из жилой зоны, рыжий контролер, дежуривший на КП, решил, что премия или, как минимум, благодарность у него уже в кармане и приступил к «эксперименту».

– Подойди к решетке, – скомандовал он присевшему в углу стакана Николаю. – Подойди и дыхни!

Николай все понял сразу. Состроив смиренную и жалобную физиономию, он рукавом согнутой в локте руки пытался прикрыть рот от «запаха спирта». Контролер, казалось, стал выше ростом и еще рыжее от нахлынувшей удачи.