Волчий сон
Волчица тем временем успела подползти к подсвинкам. Когда в стаде произошел переполох и лежащий к ней спиной подсвинок вскочил и прыгнул в спасательный для него, ельник, там его уже ждала волчица. Пропустив его, она тут же вцепилась ему в ляжку повыше коленного сустава и повисла, сжимая челюсти. Шкура, мышцы и сухожилия были быстро разорваны мощными клыками. Поросенок заверещал, но никто ему не бросился на помощь – матери не было рядом, а другие кабаны спасались сами в панике от волков. Поросенок приостановился, пытаясь с разворота укусить волчицу. Но, ловкая и верткая, она сумела отпустить прокушенную ногу, отпрыгнуть в сторону и, совершив новый прыжок, уцепиться оскалившемуся поросенку за рыло. Сжимая челюсти, она чувствовала, как дробятся его кости и, почувствовав вкус крови, вновь отпустила его. Сделав круг вокруг сидящего в снегу поросенка, она неожиданно бросилась на него сбоку. Сбив его на бок и вцепившись ему в горло, она все глубже вонзала клыки и все сильнее сжимала челюсти. Несколько ударов копытами по животу и бокам она пропустила. Но, не смотря на сильную боль, продолжала сжимать челюсти до тех пор, пока задыхающийся поросенок не затих. И тут она услышала недалеко отчаянный визг своего волчонка. Он со страхом и болью звал ее, свою мать, и она поняла, что случилась беда. Бросив бьющегося в агонии поросенка, волчица помчалась на помощь. Трое взрослых кабанов «взяли в круг» волчонка, который был уже ранен и, оскалившись, пытался прорваться сквозь кольцо. Но, как только он, припадая на переднюю лапу, делал рывок в сторону, путь ему преграждали ощетинившиеся, с выпученными глазами и грозно открытыми пастями, наполненными пеной и слюной, разъяренные и взбешенные дикие кабаны. Глубокий снег не позволял волку сманеврировать, и он отскакивал назад, где на него набрасывался очередной кабан. Положение его было критическим. Еще несколько мгновений и, если один из кабанов сумеет ухватить его зубами за шкуру, то два других непременно разорвут его на куски. Шарахаясь из стороны в сторону и назад, волк, раненый и избитый, еле уворачивался от нападавших на него секачей. Но вырваться не мог, опасаясь быть схваченным длиннорылыми мордами с острыми клыками за бок, что означало бы неминуемую и молниеносную смерть. Волчица сходу набросилась на ничего не подозревающего ближайшего к ней дикого кабана, моментально разрезав и разорвав клыками тому сухожилие задней ноги, и потом уже запрыгнув ему, осевшему в снег, на спину и уцепившись в холку. Ошарашенные в первый миг кабаны, ухнув, не стали рисковать и защищать своего собрата, а бросились прятаться в густой ельник. Волчонок, оказавшись вне опасности, напал, не раздумывая, на дикого кабана, волочащего на спине мать, и уцепился ему, как учили старые волки, в уже поврежденное сухожилие задней ноги. Секач сразу же осел, пытаясь с разворота зацепить клыками волчонка, но тот успел отскочить назад и начал кружить вокруг рычащего и клацающего клыками дикого кабана для очередного нападения. В разыгравшейся в заснеженном утреннем лесу драме действительно шла борьба за жизнь. В это время волчица, уцепившись в хребет кабана, была для него недосягаема. Своими мощными и острыми, как ножи, клыками она добралась до позвоночника, перекусывая его верхние отростки, нанося неимоверную боль взбешенному кабану. Пытаясь сбить волчицу, кабан упал на бок, но волчонок тут же уцепился ему в пах, вырывая куски кожи с шерстью. Кровь брызнула на месте вырванных лоскутов. Кабан, сбросив волчицу и волоча совсем уже не слушающуюся заднюю ногу с перекушенным сухожилием, пытался уйти от гибели, от острых зубов и мощных челюстей, но волчица бросилась ему наперерез, намертво уцепившись зубами в лыч и все сильнее сжимая челюсти. Кабан вертел головой, размахивая уцепившейся волчицей, а волчонок, опьяненный присутствием матери, запахом крови, вновь уцепился в живот и, наконец, вырвал большой кусок кожи вместе с жиром. Кровь фонтаном рванула из раны, кабан опять вынуждено присел, а волчица не дала ему возможности отогнать волчонка. И волчонок воспользовался моментом, бросился на загривок кабану, где сочилась кровь от укусов матери и, вцепившись зубами, начал рвать мясо и шкуру на загривке до тех пор, пока не вырвал плоть почти до самого позвоночника. Кабан вырывался, ревел и хрипел, но волчица не разжимала зубов и из последних сил держала кабана за голову, давая волчонку возможность до конца довести начатое им. И вот, наконец, они разом отпрыгнули от кабана. Тот, шатаясь, сделал несколько шагов и повалился на снег, пытаясь приподняться и идти дальше, уходить от смерти. Об его атаке на волков уже не могли быть и речи: раздробленный лыч, изорванный живот, из которого вот‑вот выпадут внутренности, поврежденный позвоночник, и по сторонам двое волков, тяжело дышащих, с высунутыми в крови языками – это был конец. Сделав несколько пугающих движений окровавленным лычем, дико выпучив глаза, кабан пытался безуспешно встать и спастись бегством. Но лишь он встал на ноги, как волки тут же с двух сторон бросались на него, молча и сосредоточенно вонзая свои зубы ему в бока, в шею, в ляжки, хватая за хвост и уши. Отпора кабан дать уже не мог – силы оставили его, а острая боль сковала тело. Волки перестали атаковать, ходили вокруг и ждали, когда кабан рухнет, истекший кровью. И, лишь когда кабан упал на бок, оба волка набросились на него и, не обращая внимания на судорожные удары копыт, вспороли ему живот и стали наслаждаться горячими и парящими на морозе внутренностями. Рыча друг на друга от не остывшего еще боевого азарта, они большими кусками отрывали жир, органы и, торопясь и давясь, проглатывали окровавленные, с шерстью куски, не замечая тихо подошедшего хромого волка. Он остановился в нескольких шагах и негромко зарычал. Волчица и волчонок, поджав хвосты, бросились в стороны, а волк медленно подошел к кабану и лег прямо на кровавый снег, облизывая свежую кровь с оголившихся ребер нутра. Это была и его добыча, все это знали, послушно и терпеливо глядя на раненого вожака. Съев большими кусками печень и оторвав большой кусок жира, волк ползком отодвинулся от туши, приглашая свою семью продолжить пир. Через несколько минут над кровавым местом уже кружили вороны, а к обеду полкабана было съедено прямо со шкуркой и ребрами. Спинная часть закопана в снег непомерно растолстевшей волчицей. Поросенка, добытого волчицей, пришлось тоже затащить под елочку, хотя и там его доставали вездесущие падальщики – вороны. Волки уже не обращали на них внимание. Волк и волчонок спали в свежей кабаньей лежке, прижавшись спинами друг к другу, волчица лежала на снегу, положив морду на передние лапы. Немигающие глаза ее смотрели спокойно и даже задумчиво куда‑то вдаль. О чем она думала и спала ли она в это время с открытыми глазами – не знает никто. И никогда не узнает.
* * *
Ближе к вечеру Николая вызвали в медчасть. Смерив артериальное давление, взяв кровь из пальца, послушав дыхание, определили диагноз: обострение заболевания: необходимо срочно ехать в Республиканскую больницу для осужденных или ложиться в стационар медицинской части здесь. Другого варианта не было. Николай догадался, что его «прячут» до выяснения обстоятельств и не стал отказываться, тем более что здоровье действительно подводило – уже больше двух недель он практически не спал. Переодевшись в пижаму, пошел в указанную палату, забрался на свободное в углу место на втором ярусе, улегся, осматривая больных. Внизу отдыхал цыган Петруха, рядом с ним лежал повар из столовой Леха и храпел, не реагируя на толчки в плечо и удары по кровати – суровая доза снотворного лекарства после какого‑то ЧП, о чем еще толком никто не знал, определила ему сон, как минимум, до завтрашнего утра. Дальше лежали, сидели, отдыхали знакомые наглядно зэки из зоны.
– Чего Леху‑то накачали? – спросил Николай у цыгана.
Тот хитро сощурился:
– Да не знаю. Вроде, бакланил[1] в столовой.
[1] Бакланить – хулиганить, задраться.
